Читать книгу "На затравку. Моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось - Чак Паланик"

Организатор фестиваля шепнула мне на ушко, что О’Брайен выступать не будет. А фотопортрет для программки был сделан еще в 1950-х. Сама Эдна сейчас «в Лондоне, удаляет грыжу» и потому отсутствует.

Когда ищешь свои фото в интернете, тебя затягивает в кроличью нору в духе «Бульвара Сансет»: «Как она могла дышать в этом доме, где из каждого угла на нее смотрела Норма Дезмонд?»

Фотографии отмечают собой определенные события, точки на карте и периоды жизни. Вот я в очках в тонкой проволочной оправе и потрепанном твидовом блейзере – снимок был сделан в Кельне. А вот я с длинными волосами и в черной шелковой футболке (от Билла Бласса, из дискаунт-магазина «Росс дресс фор лесс», семь долларов). Этот портрет сделал Крис Сондерс, заглянувший в манчестерский бар сразу после того, как я отсидел там шестичасовую автограф-сессию. Он попросил у меня десять минут. Я так злобно пялюсь в камеру, потому что ночь на дворе, глаза слипаются и завтра мне предстоит повторить всю эту свистопляску в Глазго.

Фото автора – «реальность», которая подчеркивает магию вымысла. Для писателя, чей «труд» состоит в фантазировании и оживлении собственных фантазий, фотопортрет служит солидным, объективным доказательством его профессионализма. Это взрослый аналог ежегодного школьного фото, где вы стоите в красивой позе, гладенький и харизматичный. Он призван убедить читателя, что написание книг – тоже работа. Фотография писателя на обложке книги сродни выходу артиста на поклон в конце спектакля. Исполнитель прекращает играть, в идеале – срывает парик или накладной нос, рушит четвертую стену, заглядывает зрителям в глаза и тем самым доказывает, что он – просто человек. На этом контрасте его дар становится еще заметней. Словом, «реальность» подчеркивает достоинства вашего «вымысла».

«Да, – как бы говорит фото, – всех этих драконов, горгон и прочих тварей выдумал самый обычный с виду человек». И действительно, на месте вашей фотографии мог быть портрет какого-нибудь риелтора или водопроводчика.

Возможно, именно поэтому портреты на обложках обычно такие непритязательные. Зачем перетягивать внимание на себя? Кроме того, когда вы годами используете на разных книгах одно и то же фото, оно становится элементом вашего бренда. Мы все обожаем авоськи с портретами Эмили Дикинсон и чашки с Джоном Гришэмом: по картинкам мы опознаем единомышленников.

Я уже не говорю о том, что фото сами по себе становятся товаром… Помню один тур, когда я должен был чуть ли не целый день встречаться с разными фотографами. Каждому выделялось по полчаса. Один снимал, еще двое-трое ждали своей очереди. В какой-то момент я не выдержал и спросил одного из ребят, какое издание заказало ему мои фото. Парень помотал головой. Никто их не заказывал. «Вас сейчас хорошо берет Getty Images». То есть мой издатель, по сути, сдавал меня в аренду фрилансерам, каждый из которых надеялся сделать несколько снимков для продажи крупнейшему банку изображений в мире. И это, между прочим, неплохо помогло нам покрыть расходы на поездку.

На фотосъемке для журнала «Vogue Hommes» меня уложили на битые зеркала, раскиданные по маслянистому бетонному полу парковки, а русский художник-постановщик стоял за спиной у фотографа и командовал: «Вот! Вот кадр! Вот хороший кадр!»

В Англии мне посоветовали не улыбаться. Мы работали на Брайтонской зерновой бирже – это такое огромное темное складское помещение. Я без конца улыбался, а фотограф мне это запрещал. Наконец я спросил его: «Почему?»

– Потому что вы похожи на идиота, когда улыбаетесь.

Что ж, доходчиво.

После встречи с Крисом Сондерсом в манчестерском пабе я постригся, и мне понадобилось новое фото. Его сделала моя сестра на веранде своего дома. Если видите на заднем плане хвою – знайте, это он, тот самый портрет, служивший мне верой и правдой много лет. Банальнее не придумаешь. Прямо-таки архетипический портрет для обложки.

Когда я начал писать тексты для комиксов и раскрасок, мой фотопортрет превратился в рисунок. Мне захотелось пощекотать свое эго. Согласитесь, это простительная слабость: когда художник, рисующий супергероев, рисует и тебя… к реальности возвращаться уже не хочется.

Последние годы я с удовольствием эксплуатировал работу Аллана Амато – прекрасный снимок, только постановочный и отретушированный до мозга костей, как все, что появляется на страницах «Плейбоя». Но что такое жизнь, если не работа над брендингом и маркетингом?

В прошлом году издатель попросил у меня новое фото.

Один приятель посоветовал обратиться к фотографу Адаму Левею, который часто работает с «Найк». Мне вдруг пришло в голову, что фото автора для обложки и фото арестованных чем-то напоминают портреты наркоманов из нашумевшего проекта «Метамфетамин в лицах». Черный худи 1995 года никуда не делся – я, знаете ли, очень привязываюсь к вещам. А тут еще Хеллоуин на носу, и во всех магазинах продавали переводные татуировки. Я побрился наголо.

Сколько себя помню, я всегда пытался скрывать один свой недостаток – шею. У меня длинная шея. Поэтому я ношу водолазки и высокие воротники. Но тут я сдался. Почему, скажите, писателю нельзя быть уродом? Для интереса поищите в интернете фотографии заключенных. Самые запоминающиеся портреты – те, на которых суровость мешается с трагедией и комизмом.

Я покрыл половину шеи, лица и бритой головы переводными татуировками. Адам Левей врубил на полную громкость Тома Уэйтса – и понеслась. Я не Эдна О’Брайен, нет.

Уж не знаю почему, но издателю фото понравилось. А через неделю – не понравилось. Мне сказали, из-за такого портрета даже продажи могут упасть. В данный момент мы ведем переговоры о новом фотопортрете – без тюремных наколок на лице.

Тогда зачем все это?

Том сказал бы так: если вы пишете, чтобы чего-то добиться, тогда вам вообще не стоит писать. Если на написание книги вас сподвигло желание купить большой дом, заслужить уважение отца или уговорить Зельду Сейр выйти за вас замуж, то лучше сразу об этом забудьте. Существуют куда более быстрые и простые способы достичь своих целей. А если вы пишете, потому что любите читать и писать, то расскажу о преимуществах нашего ремесла.

ЗАЧЕМ: ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЙ ЭФФЕКТ

Том называл этот подход «Опасное творчество». Его идея (в моем понимании) заключалась в том, чтобы подробно изучить и проработать какую-нибудь беспокоящую вас тему. То, что вы пишете, – это своего рода дневник. Даже если написанное совершенно не отражает вашу реальную жизнь, темы вы выбираете не просто так и персонажей тоже создаете не случайно. Хотите вы того или нет – вы самовыражаетесь. Такая вот западня.

Вовсе не обязательно начинать с самой сокровенной тайны. Просто возьмите проблему, над которой давно бьетесь. Например, однажды мне не повезло с соседкой. Такие соседи наверняка были почти у всех. Днями напролет она врубала музыку на полную громкость, и ладно бы слушала «Баухаус» или что-нибудь приличное. Когда в погожий летний денек я стриг газон (электрической газонокосилкой, прошу заметить), она звонила с жалобами в городскую администрацию, и меня вызывали на обязательную встречу для досудебного урегулирования конфликта. Другие соседи предостерегали: у тетки не все дома. Пару раз я выходил из душа и обнаруживал за окном ее улыбчивую физиономию. Когда я тянулся за полотенцем, она здоровалась. У-у, жуть.