Читать книгу "Зачётный профессор - Юлия Чеснокова"

Урок двадцать первый: Сказка — ложь, да в ней третий лишний

Из троих первым не выдержал Тимур. Он позвонил Нике снова, не дождавшись от неё ни единого вызова в течение трех дней. Понимая, что ввел в замешательство Костю и выиграл немного времени, а может и баллов, мужчина решил действовать. Женщина на этот раз оказалась сговорчивее и сказала ему, когда будет незанята. На этот вечер они и договорились о свидании. Мог ли он знать, что подобные уступки происходят лишь из-за того, что ей не звонит Костя и она устала уговаривать себя не ждать. А чтобы не ждать, нужно отвлечься. Услышь истинные причины Тимур, он бы уже не чувствовал себя так бодро и выигрышно.

Они пошли в очередной дорогой ресторан, где играла умиротворяющая джазовая музыка, кормили европейской кухней и вина доставались из лучших погребов. Завтра должна была быть очередная лекция по социологии у группы Константина, и Баскаеву было о чем беспокоиться и зачем торопиться. Если младший наберется смелости прямо завтра, то и у него возникнут временные препятствия. Боясь очередного срыва грандиозных планов, мужчина послал своего менеджера в аптеку, чтобы не светиться самому, и запасся пачкой таблеток Виагры. По крайней мере, если подведут нервы, то физиология сработает сама, без усилий и подсказок.

После двух бутылок, по взаимному согласию, они заказали третью, и Ника была не против выпить лишнего, в отличие от предыдущего раза. Она не напивалась и не пьянела, но в глазах проявлялась определенного типа поволока, через которую она с откровенностью и похотью смотрела на Тимура. Какие только мысли её не мучили! Но больше всего мысль о том, что зря позволила себе задуматься о любви несколько дней назад. Раскаяние захватывало душу. Приняв неудачу в сексе с Тимуром за знак свыше, она помягчела и развернулась в сторону якобы духовно обогащенного Кости, которому она, похоже, почти заставила себя верить. Но это было ошибкой! Ведь с самого начала она знала, что что-то неладно и неспроста. И вот, он не звонит, нарушая обещание. Он хочет тешить своё самолюбие за её счет и самоутверждаться, всё было ясно. К чему же продолжать стремиться к чему-то другому, новому, чего не было в её жизни, настроенной на волну невозмутимого скепсиса? Нет, мечтания ей уже не по возрасту, нужно быть реалисткой и не допускать слабостей юности. Зачем они сейчас, ведь боль-то всегда остаётся болью и переживается одинаково сильно всегда. Так не стоит и ломать выстроенную от неё с годами защиту. Косте хочется жестоких игр? Ответить ему ими же — это опуститься до уровня беспокойных неудачников, нейтрализующих свои комплексы через унижения других. Ника должна быть выше и просто выйти из игры, которая бередит её сердце и отвлекает от работы. Нужно прислушиваться к своим легкоудовлетворяемым желаниям, быть с мужчинами эгоисткой.

— А над этим рестораном тоже есть гостиница? — улыбнулась женщина над хрустальным бокалом, только что отведенным от покрасневших от вина губ.

— Нет… — посмотрел ей в глаза Тимур, радуясь, что она не потеряла к нему интереса после того, как он поломался, как универсальная машина по доставлению наслаждения прекрасному полу, — но мы с легкостью найдем её где-нибудь поблизости… если ты хочешь.

— Хочу.

— Официант! — мужчина поднял руку, упруго щелкнув пальцами, — счет, пожалуйста.

Выпив в туалете двойную порцию таблеток — чтобы наверняка, — Тимур заказал такси и, домчав себя и Нику до пятизвездочного отеля, быстро снял номер, чувствуя, как кровь уже бурлит и его мужские возможности возвращаются на положенное им место. Слава богу! Ох, вот уж не думал, что помянет Господа при подобных обстоятельствах. А что, разве не для того тот создал людей, чтобы они любили друг друга? Чем Тимур и собирался заняться. И если его подведет достоинство, он уже готов был подключить любые другие части тела, лишь бы произвести впечатление и оставить неизгладимый след в памяти любовницы. Которую он уже хотел всеми фибрами, клетками и атомами своего существа и сознания, так что даже если бы в этот раз она не была такой пылкой, как тогда, он всё равно стал бы её домогаться. Однако Ника была верна себе и, в лифте начав горячие поцелуи, с жаром отвечала на страстные ласки Тимура, утягивающего её в объятия инстинктов, материализма и попытки выиграть пари.

Всё вышло в лучшем виде, как того и хотел Баскаев. Он смог, смог и ещё раз смог, чем порадовал Нику несказанно и утолил её давно испытываемую и не утолявшуюся жажду. Она была довольна случившимся, он был доволен собой, да и ей тоже, поскольку назвать этот секс «я её удовлетворял» язык бы не повернулся. Ника была опытной женщиной и сама была не промах, регулярно перенимая инициативу и будоража Тимура не меньше, чем тревожили её его руки, губы и язык. Она не вела себя бесстыдно, но и не стеснялась, где не нужно. Её прямая и уверенная манера немного обескураживала с непривычки, но после некоторого времени от неё уже кружило голову. Обладать такой женщиной хотелось, а от того, что ещё и моглось — сердце ликовало и счастье растекалось по нутру.

Посмотрев на время в мобильном телефоне, Тимур подумал, что сейчас, может быть, очень удачный момент для того, чтобы испытать удачу. Незаметно включив в нем диктофон, он положил его обратно на прикроватную тумбочку и обернулся к Нике. Обняв её и прижав к своей груди, он подумал, что сочинил прекрасную ловушку. Сам того не ведая, он не выдавливал из себя то, что собирался сказать, а действительно хотел сказать эти слова. Даже если в душу они пустили не глубокие корни, но это была максимальная глубина, которая возможна для человека подобного склада.

— Я люблю тебя, Ника, — прошептал он ей в макушку, поглаживая её спину. В интимной темноте номера всё казалось каким-то выдуманным и отвлеченным от мира, что находился за стенами гостиницы. Тимур чувствовал себя участником спектакля, и одновременно с тем хотел, чтобы жизнь его персонажа была его настоящей жизнью. Так часто бывает, когда наблюдаешь за героем фильма или книги — тянет оказаться на его месте. Тимур занимал это место, но знал о его полуфальшивой составляющей. Вот бы избавиться от этой примеси!

— Ну, это уж совсем ни к чему, — хмыкнула беззлобно женщина, пошевелившись немного и поменяв положение своей головы. Её рука прошлась по его мускулистому плечу.

— Я не совсем это рассчитывал услышать, — помрачнев, застыл Баскаев. Они замолчали. Он всё ещё надеялся, что Ника передумает и, как все дамы, поддастся сладости момента, чтобы обронить нежную фразу, но когда она высвободилась из-под его руки и подтянулась к противоположному краю, у которого стояла вторая тумбочка с её телефоном, он догадался, что поспешил и, похоже, почти всё себе испортил. Женщина нажала на мобильный и взглянула на время, как и он. Ни звонков, ни смс-сообщений в нем не было.

— Все мы не слышим того, что рассчитываем… — произнесла она и поднялась, начав собираться.

— Дюркгейм считал преступления закономерной составляющей общества, — Ника не думала, что Костя придёт сегодня на лекцию, почему-то решив, что тот избегает её после всего сделанного и сказанного, однако он сидел на своём привычном месте и смотрел на неё внимательно, как на преподавателя и не больше, — его видение преступления, как необходимости для развития, разумеется, уравнивается необходимостью и в наказании. Он сравнивает нарушение с болезнью, а расплату за него — с лечением. Но есть проблема и самой сути этих явлений. Что является нормой, а что патологией, чтобы обозначить это преступлением? И каким должно быть наказание, чтобы излечивать и исправлять, а не быть пустым действием, не приводящим ни к чему. Сейчас я подробнее объясню, о чем идет речь… — женщина поправила очки и выступила из-за кафедры, скрестив руки на груди. Заметила, что этот жест означает закрытие себя от аудитории, и она давно не вставала в такую позу. А всё потому, что она пытается закрыться от одного, а не ото всех. Руки легли на место. — В период рабства нормой было неволить человека, лишать его свободы и превращать в собственность. Преступлением считался побег раба, за что он нёс наказание. В наш век преступлением считается лишение человека свободы (я не говорю о тюремном заключении, что уже является наказанием). До эпохи Просвещения вольнодумство и свободомыслие считались, если не преступлением, то грехом уж точно. Хотя в религии это понимается фактически равнозначно. Сейчас свобода слова фактически обязательна, и нарушать право человека выражать свои мысли — плохо. Можно взять крайность. Убийство для нас — самое ужасное преступление, а для первобытных племен, где практиковались жертвоприношения — жизненно важный ритуал, честь совершать который заслуживали специальные жрецы. Самоубийство для самураев и некоторых других видов военных — честь, а в большей части западных стран — непростительный грех. Итак, как же после этого можно точно определить хоть одно, совершенное кем-то неблаговидное дело, как патологию и преступление? Всё становится относительным, исходящим лишь из принятых на данный момент норм конкретного общества и, мы понимаем, что как такового преступления не существует, а есть лишь принятое по умолчанию отношение людей к тому или иному феномену. Чем более морализована группа, тем больше вещей будет казаться ей неприемлемой и запретной. В развращенном обществе всё иначе, хотя в нем преступлением может казаться хороший поступок, который заклеймят ханжеством, к примеру.