Читать книгу "Мода и гении - Ольга Хорошилова"

Петр Ильич Чайковский.

Фотоателье «А. Пазетти», Санкт-Петербург. Начало января 1890 г. Коллекция Ольги Хорошиловой

Петр Ильич Чайковский.

Фотоателье «А. Пазетти», Санкт-Петербург. Начало января 1890 г. Вата в ухе тщательно заретуширована

Обе фотографии, несомненно, были сделаны в один сеанс. В тот период композитор несколько раз бывал в Петербурге. Осенью 1889 года он готовился к тому самому юбилейному концерту Антона Рубинштейна. Затем в декабре Чайковский вновь в столице — на репетиции своей «Спящей красавицы». В начале января 1890 года — петербургская премьера балета, после чего уставший от публики композитор уезжает в Италию работать над оперой «Пиковая дама». В Петербург он вернется в конце июля 1890 года.

Во время моего маленького расследования мне удалось раздобыть полный список и каталог фотографий композитора, опубликованный исследователями Александром Познанским и Бреттом Лэнгстоном в гигантском англоязычном справочнике The Tchaikovsky Handbook (Indiana University Press, 2002). Было несложно отыскать в нем фотографию, идентичную аукционной, а также другие снимки этой фотосессии: три погрудных, один поколенный портрет и групповой снимок пятерых братьев Чайковских. Однако среди них не было фотографии из архива Нолле, что косвенно подтверждало надпись, сделанную певцом на обороте. Опубликованные в книге снимки Пазетти атрибутированы январем 1890 года.

Особенности фотографирования XIX века подсказывают, что Чайковский мог зайти в ателье в начале января, то есть сразу после успешной премьеры «Спящей красавицы», на которой, кстати, присутствовали и его братья. Возможно, сам Анаклет Пазетти попросил композитора об этом, ведь в те дни столичная публика с жаром обсуждала грандиозную балетную постановку. Каждый стремился ее увидеть. Вновь вырос спрос на фотографические снимки Чайковского, на которых поклонники мечтали иметь автограф русского гения. Пазетти предложил восхищенной публике лучшие варианты отпечатков, именно они теперь хорошо известны и многократно воспроизведены. Фотография братьев Чайковских осталась достоянием семьи и узкого круга друзей. Снимок с предательской ватой в ухе, слишком крупной для ретуши, возможно, был забракован самим композитором и не попал в тираж. Но именно эта случайная деталь позволила Пазетти раскрыть некоторые особенности характера Чайковского.

***

Петр Ильич был до комичности рассеянным. Это отмечают многие его современники. Личный врач композитора Василий Бертенсон вспоминал: «Петр Ильич вообще был рассеян. Это качество в связи с широкою натурою бывало иногда причиною различных с ним неожиданностей». Разоблачившись для фотографирования, Чайковский банально забыл избавиться от ваты, а хитроумный Пазетти не посмел (или не захотел) обратить внимание рассеянного гения на эту деталь, столь человеческую и столь красноречивую.

С этой примечательной фотографией Чайковского связана одна личная история. Ее подробно изложил Василий Бертенсон в своих воспоминаниях. Композитор был патологически мнительным и часто говорил врачу, что боится застудить горло и особенно уши, что может оглохнуть от пустячной простуды, что не хочет повторить судьбу Бетховена. Бертенсон уверял, что это всего лишь страхи, но, впрочем, чтобы успокоить Петра Ильича, посоветовал ему затыкать уши ватой во время зимних прогулок. Это было в конце 1880-х годов. И вот в один ноябрьский день, когда дул колючий ветер с Невы, композитор вспомнил совет врача.

Василий Бертенсон свидетельствовал: «Он пошел по мосткам через Неву, к Спасителю. Пройдя немного, он хватился, что нет ваты в ушах, а дул пронзительный ветер… Тут-то возник вопрос: где достать ваты? Надо купить ее, но где? Раз, что Петербургская сторона ближе всего, — очевидно, там. Но в какой лавке? Где продается вата?.. Тогда, чтобы замаскировать свое невежество, Петр Ильич придумал зайти в первую мелочную лавочку, купить что-нибудь и потом, как бы между прочим, спросить, где здесь продается вата. Мелочная лавочка оказалась как раз на той стороне набережной. На вопрос продавца: „Что вам угодно?“ Петр Ильич спросил яблок. И вот в то время, как ему накладывали самые отборные и крупные яблоки, настал, как ему показалось, удобный момент спросить: где у вас здесь можно достать ваты? Ему указали на лавку рядом, галантерейных товаров. С мешком яблок в руках Петр Ильич явился в лавку галантерейных товаров. „Что вам угодно?“ — „Ваты“. — „Сколько?“ Этот вопрос был неожидан. Как измеряется вата? Аршинами? Фунтами? Петр Ильич замялся. „Прикажете фунт?“ — „Конечно, фунт“. Через минуту из таинственных глубин лавки появилось целое облако ваты. Петр Ильич ужаснулся, но сознаться, что ему нужно было ваты только для ушей, уже было поздно. В руках опытного торговца необозримое облако обратилось в пакет умеренной величины. С яблоками в одной руке, с фунтом ваты в другой Петр Ильич вышел на улицу и, зайдя в пустынный переулок, решил воспользоваться сделанной покупкой. Без церемоний проткнув обертку, он вытянул количество нужное для ушей и решил отнести покупки домой… Долго-долго служила в доме брата Петра Ильича злополучная вата».

Любопытно, что похожую историю приводит в мемуарах музыкальный критик Леонид Сабанеев, ссылаясь на близкого друга композитора Николая Кашкина.

Значит, мнительность Чайковского и комичная история с покупкой ваты были хорошо известны современникам. Анаклет Пазетти, общавшийся со звездами оперы и балета, также мог знать о ней. Хитрый фотограф, пользуясь рассеянностью композитора, быстро навел безжалостный объектив, сфокусировался на лице и стремительно нажал кнопку затвора. Он запечатлел Чайковского таким, каким его знали лишь близкие, — скромным, стеснительным, рассеянным человеком с недостатками, простительными гению.

P. S

Собирая материал о костюмах Чайковского, я много ходила по букинистическим лавкам и антикварам в надежде найти что-нибудь интересное — открытки с местами, где он жил, подлинные снимки. Поиски привели к одному венецианскому коллекционеру с сакраментальным именем Марко.

Марко собирает марки и старинные открытки. Кое-что из ненужного продает. Не так давно к нему попала пачка проштампованных конвертов разных стран и разных лет. Были среди них и русские. Марко определил их по гашению — его восточноевропейская подруга помогла с переводом. Он предложил мне конверты и выслал список тех городов, откуда они отправлены: Петербург, Тула, Рига, Клин, Москва…

Конверты — не мое, я искала фотографии, открытки. И уже готова была отказаться, но в списке все-таки значился Клин, город небольшой, и там жил композитор. По моей просьбе Марко прислал скан. Знакомый нервный росчерк как бы по диагонали, из левого нижнего в правый верхний угол. И главное — имя адресата: Герману Августовичу Ларошу. Ларошу — тому самому, известному критику, другу композитора! На гашении хорошо видна дата — 18 июля 1890 года. Чайковский как раз в это время жил во Фроловском близ Клина и корреспонденцию, конечно, отправлял с клинской почты. К тому же почерк так напоминал руку Чайковского! Поторговавшись с Марко и купив конверт, я начала его изучать.