Читать книгу "Некто Гитлер: Политика преступления - Себастьян Хафнер"

Итак, Гитлер осуществил свою первую юношескую мечту: великогерманский рейх, господствующий над всеми наследниками старой Австро-Венгрии, то есть всем пространством между Германией, Австрией и Россией, с полного на то согласия Англии и Франции. Причем Россия с недобрым подозрением, но абсолютно бессильно вынуждена была следить за фантастическим возрастанием враждебной мощи вдоль всей своей западной границы. Все, что теперь оставалось руководителям Германии, это организовать новую великогерманскую, восточноевропейскую империю, придать ей надлежащую форму, а ее народам дать время свыкнуться с новыми условиями существования. Войны для всего этого вовсе не требовалось, и то, что все это произошло без войны, как раз и было тем подразумеваемым условием, без которого Гитлеру не удалось бы получить согласие Англии и Франции на его великогерманский рейх. Ведь Франция и Англия хотели купить в Мюнхене «мир для нашего времени»[112], и если английский премьер-министр Чемберлен по возвращении из Мюнхена провозгласил эту цель достигнутой – провозгласил, как выяснилось, несколько преждевременно, – то только потому, что ему казалось: теперь Гитлеру предстоит долгая и сложная работа, а именно организация и консолидация огромного, гетерогенного восточноевропейского пространства, которое Чемберлен вместе со своим коллегой Даладье освободил для германского влияния. Эта работа требовала и такта, и тонкого политического чутья, но прежде всего, скажем так, искусства государственного строительства, а также – терпения.

Но как раз эти качества у Гитлера отсутствовали. Прежде мы уже сталкивались с недостатком созидательного дара у Гитлера, в особенности в том, что касается конструктивности государственного деятеля. Если он даже собственному, уже существующему государству не смог или не захотел придать сколько-нибудь приемлемый конституционный порядок, то что уж говорить о вновь создаваемом сообществе государств! Государственнической фантазии на это у Гитлера не было ни на йоту, более того, странно сказать, но судьба народов и стран, на которые он наложил руку, совершенно не интересовала его. Это были слуги, источники сырья и плацдармы для новых военных действий.

Ему не хватало терпения, которое просто необходимо, для того чтобы организовать новую империю – решение этой задачи может потребовать целой жизни. С 1925 года перед ним маячила другая, куда более грандиозная цель: завоевание и покорение России с предшествующим устранением Франции; а кроме того, он хотел, как мы это видели, воплотить все свои мечты еще при жизни. У него просто не было времени. В апреле 1939 года ему исполнилось пятьдесят, а мы помним уже процитированные нами слова: «Я хочу начать войну сейчас, а не тогда, когда мне будет пятьдесят пять или шестьдесят». Собственно говоря, он хотел начать войну уже в 1938-м – это его признание мы также цитировали в другой связи. Мюнхенское соглашение, которое и враги, и друзья Гитлера справедливо оценили как сказочный триумф, сам Гитлер воспринял как поражение: пакт был заключен помимо его воли, вне его расчетов, он был вынужден получить из рук Франции и Англии то, что собирался взять силой, из-за этого он терял время. В 1939 году он развязал войну, которая в 1938-м ускользнула от него: оккупацией и разделом беззащитной Чехословакии он разрушил основу Мюнхенского соглашения, а когда в ответ Англия и Франция заключили (или обновили) военные соглашения с Польшей, он разразился знаменитым: «Теперь – пора!» – и объявил войну Польше, чем спровоцировал Англию и Францию на объявление войны Германии.

Объявление войны – еще не война. К активным боевым действиям против Германии в 1939 году ни Франция, ни Англия не были готовы ни материально, ни психологически; они предоставили Гитлеру возможность вести войну против них. К войне против Франции Гитлер был подготовлен, но зато совершенно не был готов воевать с Англией. Уничтожение Франции в гитлеровских планах было всего лишь прелюдией, подготовкой к настоящей войне за жизненное пространство – против России. Потому-то, наверное, поход на Францию 1940 года стал самым большим его успехом.

Напротив, Англия в гитлеровских планах занимала либо союзную, либо благожелательно-нейтральную позицию. Подготовкой к вторжению в Англию или к войне в океане Гитлер никогда особенно не занимался. Он испугался импровизированного вторжения в Англию – учитывая превосходство Англии на море и в воздухе, правильно испугался. Воздушный террор оказался плохим средством принудить Англию к миру[113], скорее он сыграл прямо противоположную роль. Так летом 1940 года Гитлер взвалил на себя вынужденную войну с Англией – первый знак того, что вся его политика 1938–1939 годов была ошибочной.

Но зато он победил Францию, что окружило его ореолом непобедимости в глазах всей Европы, вслед за чем запад Европы от Нордкапа до Пиренеев лег к ногам Гитлера. Ему был предоставлен тот же шанс, что и после Мюнхенского соглашения: дать Европе, на этот раз всей, а не только Восточной, «новый порядок» во главе с Германией. Судьба не просто предлагала ему этот шанс, она настойчиво требовала этот шанс использовать, потому что теперь шла война, а победоносная война, если она не бессмысленна, должна завершиться мирным договором. Более того, сама Франция продемонстрировала готовность к миру, а некоторые ее правящие политики – готовность к союзническим отношениям. То, что они недвусмысленно предлагали, именовалось «сотрудничеством» (collaboration) – понятие, как известно, весьма растяжимое[114]. Если бы Гитлер захотел, то летом 1940 года он вполне мог бы заключить мир с Францией, и если бы этот мир был соответствующим образом преподнесен, то все малые европейские страны, которым еще предстояла война с Германией[115], захотели бы мира с ней. Мирный договор с Францией, а затем созванный вместе с Францией европейский мирный конгресс, из которого мог вырасти союз европейских государств или по крайней мере некое европейское экономическое и оборонительное сообщество, – все это стояло на повестке дня и было доступно любому германскому политику, окажись он в положении Гитлера летом 1940 года. Кроме всего прочего, это позволило бы психологически обезоружить Англию и свести на нет войну с ней. За что было бы сражаться Англии, если те страны, из-за которых она объявила Гитлеру войну, сами заключили бы союз с Германией? И что Англия могла бы сделать против объединенной Европы, да еще объединенной вокруг вооруженной до зубов Германии?