Читать книгу "Убийство в горном отеле - Ольга Гаврилина"

– Но лыж-то нет! Значит, кто-то решился, – проговорил Бьянки.

– Сейчас снег с твёрдым настом наверху – может, и правда кто-то рискнул, – подытожил Сальваторе.

Стефано брал крупные планы, Лола стояла в самом центре и едва успевала переносить микрофон. В дверях возник Капелини. «Вот чёрт! Только скандала не хватало…» Стефано тоже заметил грозного начальника и вопросительно посмотрел на неё.

– Продолжай! – одними губами сказала Лола. – Переводи камеру на Капелини! – Ей хотелось заснять его реакцию.

– Я вижу, домой никто не спешит? Можно передать, чтобы приезд фуникулёра отложили? – не дожидаясь возражений, Капелини развернулся и вышел.

«Да он ещё и хороший психолог! Поняв, что с несанкционированной съёмкой бороться бесполезно, решил отыграться на замученных людях, чтобы впредь неповадно было болтать перед камерой».

– Ну вот, доигрались! – Миллиметр тут же отошёл в сторону и отвёл девушек. За ними подтянулся Чижик. – Пошли собираться.

– А чего теперь спешить, если опять неизвестно, когда канатная дорога заработает? – грустно протянул последний.

Народ быстренько разбредался подальше от съёмочной группы.

– Это безобразие какое-то! Он с нами как с малолетними детьми общается! Повели себя плохо, вот и получите наказание!

«В этом Лиля совершенно права», – отметила про себя Лола.

– Я собираться пойду. Ты остаёшься или нет? – спросила Джема, теребя кончик шали.

– Я? – Стефано оглянулся на Лолу.

– Ты, ты! – повторила Джема. – Кто же ещё?

– Я останусь, наверное… раз по работе нужно.

Джема удалилась, кутаясь в накидку. Сальваторе забрал последние тарелки и пошёл на кухню, с ними осталась одна Кристина.

– Когда дадите в эфир?

– Да вот сейчас скомпонуем, с каналом свяжемся и дадим. Практически прямое включение получится.

– Если сразу выпустят. – Стефано просматривал снятое.

– А почему нет? Найдут для нас время! Дана пишет, что вся Италия на ушах стоит: ждёт новостей, а от полиции ничего конкретного.

– Получается, что все новости через нас! Здорово, да?.. – Стефано закрыл объектив. – Неплохо вышло, «живенько», как говорит наше начальство.

– Я всё-таки думаю, что спуститься можно, – не успокаивалась Кристина. – Тем более сейчас, когда температура упала и на снегу корка образовалась. Мне так и Сальваторе сказал в самом начале, я ведь ему первому сообщила, что лыж нет на месте.

– Я тоже так думаю: человеку было за что рисковать. Или тебя посадят и дадут пожизненное, или ты можешь попробовать отсюда выбраться.

– Вот именно! – подхватила девушка.

– Дай эту версию в комментарии, чтобы зрителю было понятно, что тут происходит, – посоветовал Стефано.

– Конечно, мы же всегда высказываем свои предположения.

– Значит, вы скажете, что кто-то уехал на лыжах и этот человек не из отеля? – Кристина не уходила.

– Думаю, да. Как одну из версий.

Девушка, как показалось Лоле, заметно успокоилась и направилась к стойке администратора.

Глава 17

Он повесил трубку и тут же подумал о маме: как она всё это переживёт?

Он не мог объяснить, но это сидело глубоко внутри: он боялся за неё. Боялся, когда был маленьким, что она неожиданно заболеет или, поскользнувшись на льду, упадёт на улице; боялся, что не вернётся с работы или из магазина, и он останется один-одинёшенек в огромном мире; был уверен, что вино, которое она распробовала в Италии и иногда выпивала бокал за ужином, вредно даже в малом количестве. Когда Валентина действительно заболевала, подхватывая грипп или простуду, без которых зимой не обходится ни один россиянин, он ухаживал за ней, с жалостью заглядывая в глаза и то и дело прикладываясь рядом на подушку, что всегда её очень возмущало: ну зачем ложиться так близко, не хватало заразиться!

Он не был окружён, как другие дети, бабушками и дедушками и понимал, что мама – его единственный самый близкий человек в жизни. Когда Миша подрос и начал превращаться в мужчину, он полностью взял мать под свою защиту, освободив от многих забот, которые относил к мужским обязанностям. Рос он спокойным, нормальным ребёнком; никто в школе не донимал его вопросами об отце, тем более что бо́льшая половина детей в городе была из разведённых семей, с новыми отцами или без них. Мама не давила чрезмерной лаской, давая выход его мужскому началу, коллегиально решала семейные проблемы, стараясь поддерживать его во всех начинаниях. Ему было хорошо с ней вдвоём… Но мысль об отце с годами всё чаще стала приходить ему в голову.

Их двор был проходной, наискосок шла дорожка, по которой спешили люди, срезая путь к дому. Миша, катаясь на качелях, любил рассматривать прохожих. Среди них был один мужчина, который особенно ему нравился: высокий, черноволосый, с необыкновенно добрым, весёлым взглядом. Он часто присаживался на скамейку рядом с качелями, вытаскивал из кармана синюю пачку сигарет и не спеша прикуривал, а Миша смотрел на него.

– Голова не закружится, столько качаться? – как-то спросил незнакомец, туша папиросу.

– Нет! – ответил Миша, взлетая ещё выше.

«Посмотри, как я могу, посмотри, какой я сильный!» – хотелось крикнуть мальчику.

Мужчина улыбнулся.

– Ну и хорошо, что не закружится, космонавтом будешь! – И вышел на дорожку.

С тех пор Мишу осенило – вот он, мой папа! Он приходит секретно, чтобы посмотреть на меня! Просто пока не может сказать, что это он.

Миша ждал его каждый день, незнакомец останавливался и, закуривая, смеялся:

– Ну что, всё в космонавты метишь? – Но иногда проходил мимо.

Где-то в самой глубине души маленький Миша понимал, что всё это ложь и его собственные выдумки, но не хотел расставаться с ними. Ему так было легче, со своими фантазиями, они были для него как приятный сказочный сон, который никогда не сбудется.

Вскоре наступила зима, качели засыпало снегом, и постепенно Миша перестал вспоминать о черноволосом мужчине, хотя тот ещё долго являлся ему в детских снах, которые он тут же забывал. Он понимал: если отец не объявился до сих пор, значит, он, его сын, не нужен ему. Такие мысли вводили его в ступор и, причиняя тайную боль, заполняли сердце злой гордостью: «Я просто хочу знать, кто он, просто знать, и ничего больше! Я никогда не унижусь и ни о чём его не попрошу. Я просто хочу знать!»

Валентина никогда не говорила с сыном об отце, а Миша никогда не спрашивал, даже в раннем детстве, довольствуясь своими фантазиями и, возможно, боясь правды. Это было похоже на молчаливый сговор, который устраивал обоих.

Став постарше, в отсутствие Валентины юноша открывал ящики её письменного стола и рассматривал всё подряд, пробуя отыскать хоть какие-то следы своего происхождения. Сверху лежали листы с переводами, которыми занималась Валентина, дальше шли упаковки с чистой бумагой и пустые открытки с видами Италии. Здесь же лежало множество фотографий, видимо, сделанных ею самой, и несколько снимков бабушки, которую он совсем не помнил. В самом низу он нашёл старый альбом, где наконец-то обнаружилось то, что так сильно его заинтересовало: мама держит его на руках, стоя перед серым домом с резной аркой, и, прищурившись на солнце, улыбается чудесной счастливой улыбкой. Миша совсем маленький. «Значит, это итальянский период её жизни, – сразу же решил Михаил. Ни номера дома, ни улицы не было видно. – Скорее всего, это Аквила. Но я могу уточнить у неё самой. Что здесь такого, если я спрошу у матери, где был сделан этот снимок? Надо только придумать, как вытащить на свет этот альбом». А вот и ещё одна фотография, сделанная, скорее всего, в дорогом баре: за круглым мраморным столиком сидят двое – его мать и высокий мужчина в цветастом галстуке. Ярко-накрашенные губы, блестящие волосы, чёткий овал лица… Она выглядит совсем молодой! Миша удивлённо уставился на смеющуюся ярким ртом Валентину. Такой он её никогда не видел. Перевёл взгляд на мужчину и сразу понял: это он, его отец! Сев на стул, парень прислушивался к себе. «Я найду его», – выстукивало уязвлённое сердце. Дальше шли его школьные фотографии: с букетом у школы, там же, но уже с мамой, несколько групповых снимков с одноклассниками, он с друзьями во дворе… Вот и всё. Последующие фото делал он сам. Они были разложены по маленьким альбомчикам и хранились в общем ящике буфета.