Читать книгу "Продюсер козьей морды - Дарья Донцова"

Встав под душ, я призадумался. Пока что ясноодно: ни к Николетте, ни к Элеоноре я не вернусь. До недавнего временисекретарь общества «Милосердие» мирно жил по правилам, которые в раннем детствевнушил ему отец. Павел Иванович был человеком на редкость благодушным, дажежена-актриса, дама крайне истеричного нрава, не могла похвастать тем, что способнадовести мужа до состояния аффекта. Я никогда не задавал отцу вопрос: «Почему тыживешь с моей матерью?»

Как все дети, я был эгоистичен и глуп. Нопосле смерти отца начал задумываться: а что связывало семью Подушкиных? Вотношении Николетты понятно: она не сделала яркой карьеры на сцене, а роль женыписателя в советские годы была престижной. Власть любила литераторов, если те,конечно, не диссидентствовали и не пытались открыть народу глаза. Мой отецникогда не был ни борцом, ни революционером, он писал исторические романы оДревней Руси, этакую смесь из быта, приключений и любви. Хороший язык, крепкаясюжетная канва, яркие характеры. Творчество отца имело успех, жаль, что сейчасоно забыто.

Будучи реализован творчески, в семье ПавелИванович ушел в так называемую внутреннюю эмиграцию. Ему было сложно затеватьразвод с вздорной женой, да это и не одобрялось тогда. Думаю, немалую роль всохранении союза с Николеттой сыграло наличие сына, то есть меня. Отец,дворянин в десятом поколении, был озабочен продолжением рода, и он не уставалмне повторять:

– Ваня, иногда обстоятельства бываютсильнее человека, не следует с голыми кулаками идти на танки. Лучше тихопереждать, пока адская колесница, грохоча железом, прокатит мимо. Сохранишьтаким образом душевное спокойствие и репутацию.

Под военной машиной отец явно имел в видуНиколетту. Если жена начинала летать по дому на реактивной метле, папанезамедлительно покупал ей подарок и обретал временный покой. Но порой Николеттазакусывала удила, и тогда отец съезжал на дачу, там он пережидал бурю.

Ну и что же получилось в конце концов? Умаменьки возник стойкий рефлекс: если затеять бучу, тебе принесут коробкуконфет. Кто виноват в том, что Николетта такова, какова она есть? Генетика?Дурное воспитание? Или позиция мужа, предпочитавшего заткнуть рот истеричкешубой, колье или поездкой в Карловы Вары?

Я взял полотенце, завернулся в него иуставился в облупившееся по краям зеркало. Кто сделал маменьку таковой, каковаона есть? Не знаю, но только не я. Хотя ваш покорный слуга тоже внес в это своюлепту: после кончины отца я служил Николетте и кошельком, и мальчиком длябитья, и джинном из лампы. Я, как и отец, при первых звуках скандала втягивалголову в плечи, прижимал уши, опускал хвост и полз в магазин за презентом.Шубы, машины, бриллианты я покупать не мог, но приносил конфеты, духи,косметику, чем вызывал на свою голову град упреков в скаредности. Я считал, чтотакое поведение матери естественно, и никогда не пытался бороться. Ну развеможно идти на танк с голыми руками? Ванечка, памятуя совет отца, отсиживался вкустах, считал трусость и неумение постоять за себя проявлениеминтеллигентности. А теперь что-то во мне сломалось, я более не хочу приседать изакрывать голову руками.

Внезапно на ум пришло воспоминание из детства.Отец съездил в ГДР и привез мне чудо-машинку, седан, управляемый на расстоянии.Я пару месяцев забавлялся с игрушкой, а потом уронил ее. Машинка не пересталаездить, нет, она по-прежнему бойко носилась по квартире, вот только уже неподчинялась командам с пульта. Если я пытался направить модель вправо, она,будто назло мне, ехала налево.

Похоже, нечто подобное случилось на днях и сомной. Я, может, и хочу вернуться к Элеоноре в свою уютную комнату, к книгам, хорошемуконьяку, налаженному быту, приятной работе и достойному окладу, но не могу!Механизм сломался, он более не подчиняется приказам других людей. Странно, чтоэтот казус случился со мной только сейчас, а не много лет назад.

Мне придется остаться у Морелли и начать жизньс нуля. Личина Владимира Задуйхвоста, наверное, лучшая в такой ситуации. ИванПавлович Подушкин должен исчезнуть, господь с ним, никчемный был человек.

Я попытался уложить мокрые волосы. Хорошо,буду заниматься делами Морелли, посмотрим, удастся ли мне вытащить их из болотана вершину шоу-бизнеса. Теоретически я понимаю, как следует действовать,практически же никогда не пробовал заниматься ничем подобным. Но роль продюсеракажется мне интереснее, чем выполнение поручений Норы под аккомпанемент ееехидных замечаний вроде: «Не жвачься, Ваня!»

Я еще раз посмотрел в посеребренное стекло итихо сказал:

– Здравствуй, Володя! Жизнь дала тебешанс, используй его. Все плохое, что с нами случается, в конечном итоге идетнам же на пользу. Для каждого звучит труба судьбы, но только не всякий слышитее звук! Ничего не бойся, верь в себя, и непременно добьешься успеха.

– Эй, Ваня! – заорал Мара,всовываясь в ванную. – Ты прямо как Жозефина, целый час марафетишься!Яичницу будешь?

– Да, – кивнул я, – знаешь,зови меня лучше Володей, а то может возникнуть непонимание у посторонних. Попаспорту я Владимир!

– Ерунда, – отмахнулсяакробат, – если кто удивится, ответишь – это псевдоним.

– Ему ни Ваня, ни Володя неподходят, – вдруг влез в разговор Энди, – не его это имена.

Мне стало интересно.

– А какое же, по-твоему, мне подходит?

– Алан, – заявил он.

– Не, – фыркнул Мара, – Конрад.

– Вы чего, – заржал Антонио, –лучше Герман.

– Супер! – подскочил Энди. –Оно самое!

– Не скажу, что я в восторге, –возразил я.

– Ой, яичница, – спохватился Мара иубежал.

Энди и Антонио потопали за ним. Я кинул взглядв зеркало. Герман! Ну и ну! Лично мне по вкусу более простые имена вроде Петраили Павла. Я поправил волосы, они неожиданно покорно уложились в желаемуюприческу. Мне стало весело.