Читать книгу "Блин - охотник за ворами - Евгений Некрасов"

– Это фотографировали не с самолета, – холодно заметила Ларисик. Альбом она держала двумя руками, как будто его кто-то хотел отобрать. – А Панкратьев – жулик! Мы все равно не купим его мемуары! А вам, Илья Ильич, стыдно втягивать молодежь в такие недостойные игры. Посадили вас дверь караулить, вот и караульте… Пойдем, Дима!

И она, крепко схватив Блинкова-младшего за руку, потащила его по лестнице. Спорить с разъяренной искусствоведшей было бесполезно.

– Лариса Сергеевна, я, честное слово, ничего не знал и не хотел вас обидеть, – кротким голосом начал Блинков-младший. – Объясните, пожалуйста, что это за мемуары.

– Подделка, – неохотно сообщила Ларисик. Она, кажется, начала успокаиваться. – Понимаешь, Ремизова открыла я. С тех пор, как его расстреляли, пятьдесят лет имя Ремизова было запрещено даже упоминать. Никто не знал этого художника. Я купила «Младенца с наганом» в антикварном магазине за две сотни тогдашних рублей. Считалось, что это дорого.

– Так вы богатый человек? – удивился Блинков-младший.

– Я подарила «Младенца» музею, – просто

сказала Ларисик.

– Как же так получается? – удивился Блинков-младший. – Картина стоила двести рублей, а теперь, допустим, миллион долларов. Она же не изменилась!

– Зато изменилось отношение к художнику. Ремизов как бы выпал из времени на пятьдесят лет. У нас о нем молчали. На Западе знали, что был такой художник, но картин его никто не видел. А когда я открыла «Младенца» и написала о нем несколько статей, все увидели, какой это замечательный художник. Ремизов вошел в моду, его картины стали открывать одну за другой. Ту же «Козу» господин Шварц нашел в сельском гаштете. Она висела над стойкой бара, и некоторые "посетители бросали в нее стрелки для дартса!

Они вошли в Ларисикин кабинет. Ирка возилась с книжками. Она уже раскрыла рот, чтобы отпустить какое-нибудь ехидное замечаньице, но Блинков-младший приложил палец к губам: помалкивай.

– Вы начали про какие-то мемуары, – напомнил он Ларисику.

– Я ведущий специалист по Ремизову, – немного невпопад продолжала кандидат искусствоведения. – Мои статьи переводили искусствоведческие журналы в сорока странах. Ты думаешь, почему Шварц обратил внимание на «Козу»? Он сначала прочитал о ней в журнале. Так вот, я написала отдельную работу о глубоком черном цвете у Ремизова! Многие его картины тогда не были открыты, и я пользовалась альбомом. Но ведь и по фотографиям видно, что это именно черный цвет! И вдруг объявляется старичок, этот Панкратьев, и предлагает музею купить мемуары жены Ремизова. Рукопись передают мне на экспертизу, и я замечаю в ней кучу несуразностей. Сразу было видно, что ее писали в наше время, пользуясь берлинским каталогом, только без фотографий. Скажем, по-немецки «Коза» там называется «Красная коза с баяном». И вот подделыцик описывает, какая она красная! Хотя у меня уже тогда был альбом, и я прекрасно знала, что коза у Ремизова черная. А позже господин Шварц нашел настоящую «Козу», и афера с этими поддельными мемуарами окончательно провалилась.

– А почему же все-таки ее назвали красной? – спросил Блинков-младший.

– Так это же было в Берлине в двадцать втором году! У нас недавно кончилась гражданская война. Всю Россию называли красной. Любого человека, который оттуда приехал, называли комиссаром или красным. Вот немцы для привлечения

публики и назвали картину «Красной козой»! – убежденно заявила Ларисик. – Но по-русски в том же каталоге напечатано просто «Коза с баяном»! А знаешь, почему? Потому что сами художники проверяли, правильно ли написаны названия их картин. Если бы Ремизов знал немецкий язык, он бы и в немецком названии вычеркнул «красную».

– Понятно, – сказал Блинков-младший, хотя не понимал ничего.

Немцы называли козу красной. Илья Ильич утверждает, что коза красная. В мемуарах жены Ремизова она тоже красная. Но в альбоме коза черная.

И на картине господина Шварца она тоже черная.

Блинков-младший подмигнул Ирке и сказал:

– Лариссергевна, мы сегодня уйдем пораньше. У нас еще тетрадки к школе не куплены, а в магазинах сейчас очереди.

– Конечно, конечно, – ответила Ларисик. Она выглядела расстроенной.

Ирка сделала круглые непонимающие глаза, но Блинков-младший кивком заставил ее выйти. На лестнице он прошептал:

– Пока ничего не спрашивай, только слушай. И они спустились к разобиженному Илье

Ильичу.

– Ну что, прочистила вам мозги ваша Лариса Сергеевна? – забурчал он. – Искусствове-ед! Смотрит и не видит. Черного от красного не отличает.

– Илья Ильич, а вы как отличаете? – спросила Ирка.

– Не знаю, – обескураженно признался Илья Ильич. – Просто я полжизни читал аэрофотоснимки. Я всегда могу сказать, что какого цвета… Пожалуй, что так: вот, к примеру, пролетаем мы над шахтой и снимаем. Уголь в вагонах черный, лужи кругом черные, всякие механизмы тоже черные, потому что угольной пылью запорошены. Но на снимках они все равно получаются не черные! На угле видны тени. Лужа блестит. Какая-нибудь вагонетка вроде черная, но она по-другому черная, чем уголь. А, скажем, висит над шахтой красный транспарант «Пятилетке качества – рабочую гарантию». Так он полностью черный, только буквы белые. Потому что пленка напрочь не видит красного цвета. Так вот и с вашей козой. Если бы там были видны шерстинки, тогда другое дело. А на этом снимке ухо и хвост как будто тушью залиты.

Распрощавшись с вахтером, Блинков-младший с Иркой пошли к метро.

– Ну, ты поняла? – спросил он.

– А что тут понимать? – хмыкнула Ирка. – На фотографии одни видят красную козу, другие черную. В каталоге она по-русски просто коза, а по-немецки красная. Значит, фотография не доказательство и каталог не доказательство. А раз так, то остается картина против мемуаров. В мемуарах коза красная, а на картине черная. Либо мемуары поддельные, либо картина.

– А грабители этого не знают, – добавил Блинков-младший.

И тут Ирка выдала блестящую мысль.

– Нет, Митек. Я как раз думаю, что картина поддельная, и грабители это прекрасно знают. Они украли картину, чтобы получить страховку!

Блинков-младший даже остановился.

Вот оно что! Ай да господин Шварц! В гаштете он «Козу» нашел (что такое гаштет?)… А на самом деле подделал ремизовские картины, срисовав с альбома! Потом он застраховал эти фалыпаки и отправил в Россию на выставку. Теперь картины украли, и уже никто не сможет доказать, что они поддельные. А господин Шварц будет кричать: «Дайте мне сейчас же четыре миллиона страховки! Должен же я хоть немножечко успокоить боль от утраты нетленных шедевров Ремизова!»

Теперь понятно, почему в эту историю ввязались Демидовы. На карту поставлены не просто деньги, а большие деньги. Настолько большие, что миллионеры не побрезговали заняться воровством. Если дело раскроется, они скажут: «Подумаешь, мы же не настоящие картины украли, а подделки, которым грош цена в базарное время». Хотя нет, настоящего «Младенца с наганом» они тоже украли. Пожадничали. Бедная Ларисик!