Читать книгу "И целый мир против! - Татьяна Луганцева"

– Я была на свидании с Глебом в тюрьме, и он поведал мне замечательную историю. У него было два растворителя – один для старых полотен, другой – для современных. Причём, например, второй растворитель никоим образом не смывал краски со старинных полотен. К сожалению, ни один разбавитель не является разбавителем в чистом смысле этого слова: одни вещества он не растворяет, а другие растворяет. Растворитель вмешивается в структуру краски, растворяя её плёнкообразующие вещества, то есть масло, и после его высыхания вы получаете совсем другую краску с иными свойствами. Яна выпрямилась и строго посмотрела на старика. – Думаю, что вам, Яков Соломонович, это всё хорошо известно.

Старик угрюмо промолчал.

– Думаю, что этот шедевр вам помогли создать, чтобы произвести на меня нужное впечатление. А потом заманили на спиритический сеанс, чтобы разделаться со мной. Верно? Картину вы сляпали быстро, а вот краски сохнут долго, потому я и испачкалась. Кстати, Глеб упомянул, что не помнит, чтобы в музее была такая картина. А он – художник и ему в этом вопросе можно доверять. – Яна отошла от картины и несколько секунд помолчала, обводя взглядом присутствующих. – С вашего разрешения я продолжу, – сказала она. – Вы, Яков Соломонович, напомнили мне одного человека, который завещал своё тело после смерти на органы, но при этом пил, как свинья, курил и баловался наркотиками. С одной стороны, вроде бы совершал благое дело, а с другой – кому нужны его больные почки, печень и сердце? Вы тоже притворяетесь таким добрым самаритянином, а на самом деле настоящий злодей. Таких людей трудно вывести на чистую воду, как и женщин-притворщиц. Знаете, бывают такие несчастные дамочки, которых бросил любимый и оставил с ребёнком на руках. Их порой жалко до слёз. Парень гуляет направо и налево, а она ему всё прощает, он вытирает о неё ноги, а она твердит о неземной любви. Я таким не верю. И, как практика показала, правильно делаю. Да, Сусанна, это я о тебе говорю! Или тебя зовут Ирина? Разве не ты мне твердила: «Я так люблю Глеба, я родила ему дочку, а он всё равно не хочет быть со мной», – Яна спародировала речь Ирины, возведя глаза к потолку. А Глеб, между прочим, красавец. Вряд ли его можно просто так забыть и отпустить, тем более что дома бегает его точная копия. И я заинтересовалась тобой, Ирина. А что? Я, может, чисто по-женски хотела узнать, что это за женщина такая со стальными нервами? Я, если увижу любимого мужчину с другой женщиной, могу от разрыва сердца умереть. А тут ещё и на работу с ним вместе ходить, видеть каждый день. Не понимаю. Так вот! Что я узнала об Ирине? Оказывается, она очень разносторонняя личность. Росла с Глебом в одном поселке, влюбилась в него еще в школе, впрочем, как и многие девчонки. Глеб был талантливым обаятельным парнем. Его любили учителя, вернее, учительницы и ставили ему четвёрки за предметы, в которых он ничего не понимал. Зато он успешно занимался изо, спортом, играл в театральном кружке, был редактором школьной стенгазеты. Ирина следовала за ним везде как тень – рисовала, участвовала в постановках, прыгала, бегала. Ее характеризовали как очень замкнутую девушку с весьма средними показателями в учёбе. Тихая троечница. В каждом классе такие были. Мальчики ее не замечали, девочки с ней не дружили. Они видели, что Ира влюблена в Глеба, смеялись над ней, но не рассматривали как серьёзную соперницу. В какой-то момент все просто про нее забыли. Но Ирина от своего не отступала. Что и доказала всей своей жизнью… Кстати, она неплохо рисовала, писала масляными красками. А на школьной театральной сцене просто блистала! Очень хотела произвести на Глеба впечатление, правда, всегда уступала ему пальму первенства, дальновидно оставаясь на вторых ролях. Мужчины любят быть первыми…

– Поздний час, – сказал Яков Соломонович. – У меня режим. Мне пора, должен откланяться, – и он отправился к двери.

– Постойте! – остановила его Яна. – Я ещё не закончила свой рассказ. – Значит, мы установили, что мой «старинный» портрет написала Ирина. Это легко доказать с помощью технико-технологической экспертизы. В основе экспертизы лежит анализ материалов, из которых сделана картина: основы грунта, красочного слоя холста. Она позволяет определить время её создания по датирующим признакам. Краски под действием ультрафиолета светятся по-разному, выдавая разницу в возрасте красочных слоёв. Здесь не отвертитесь! Да, Ирина?

– Что вы несёте?! – взвилась Ирина-Сусанна. – Вы совсем съехали с катушек? Яков Соломонович, я согласилась прийти сюда по вашему приглашению, думая, что человеку нужна помощь. Но здесь я бессильна, здесь нужен психиатр.

– Очень убедительно играет, – кивнула Яна и вдруг заговорила каким-то утробным голосом, почти на разжимая губ. – Это я, дух покойной крепостной Татьяны. Я узнала тебя, убийца, во всех твоих образах: и в роли бизнесвумен, нанимающей алчных врачей, и в роли медсестры-призрака, чтобы зачистить все концы. И в роли самого призрака, который убил несчастную домоправительницу. Ты была вхожа везде, ты была своей. Тобой двигала ревность или другое чувство? Вот в чем вопрос. Боюсь, что в недрах своего изощренного сознания ты тоже уже не найдешь ответа. Глебу ты предрекла страшную роль: ты не убила бы его, нет. Тебе надо было, чтобы он жил и мучился всю жизнь, как все это время мучилась ты. Повесить на него столько преступлений только потому, что не захотел счастья с тобой – это бесчеловечно!

Яна выдохнула и заговорила обычным голосом.

– Ох, уж это чревовещательство! Обучилась этому искусству, Ирина, ты хорошо. Кому дается, кому нет. Я родилась за кулисами и выросла там, и мне тоже пророчили великое театральное будущее. Актрисой я стать не захотела, но в жизни некоторые таланты мне помогают. Например, я чечётку хорошо бью, вот и станцую на крышке гробов ваших иллюзий, чтобы вы могли бы остаться безнаказанными.

– Прекратите называть меня Ириной! – взвизгнула женщина-медиум.

– Ирина, я не вижу полного погружения в образ, а это непростительно, – тоном учительницы сообщила Яна. – Я же общалась с тобой, а я очень внимательная. Если я один раз увидела человека, то сразу же и навсегда запомню какого цвета у него глаза, есть ли ямочки на щеках и веснушки на коже. А также во что он был одет. И эта информация сохраняется в ячейках моей памяти долгие годы. Никогда не вспомню число, плохо запоминаю номера телефонов, всё, что касается цифр, – это не моё. А вот облик, поворот головы, улыбка, манера речи… И вот интересная особенность: Ирина часто дотрагивается мизинцем до своего уха и потом крутит большими пальцами сцепленных рук. Совсем как ты, Сусанна. Или всё-таки Ирина? С тебя снимут парик и сотрут с лица грим и никому ничего и доказывать не надо будет. Знаешь, чего я тебе еще никогда не прощу? То, что ты попыталась убить моего любимого человека. На шашлыках ты, отойдя на минуточку «попудрить носик», налила в ведро легковоспламеняющуюся жидкость. В темноте принять её за воду было несложно. Конечно, ты знала, что костёр будет гасить мужчина, он и пострадает. А мы, накрытые пледом, не пострадаем. Для меня же была уготована другая участь. В бокале моего вина находится яд. Я в этом уверена. Ты совсем зарвалась, Ирина. Возомнила себя бог знает кем!

– Вот с этим я согласен, – вдруг сказал Яков Соломонович. – Ты зарвалась, детка. Я не просил убивать всех направо и налево. Надо было убрать неудачников-медиков, чтобы не было свидетелей, убрать Григория, и его преемницу… гражданку Цветкову, свалившуюся к нам как снег на голову. А вот убирать домоправительницу Григория и мужчину Яны я тебя не просил.