Читать книгу "Абордажная доля - Дарья Кузнецова"

Следующий удар пришелся сбоку, потом — снова в спину измененного, а дальше я уже перестала понимать, где верх, где низ, падаем мы или летим. Мы были щепкой, которую ураган, запертый в каком-то лабиринте, трепал, швырял и бил о стены.

Не знаю, как ориентировался в происходящем Глеб, но каким-то чудом он всегда умудрялся принять удар на себя, словно чуял, откуда тот последует. Я же сжалась в его руках, стараясь сгруппироваться и стать как можно меньше. Зажмурилась и горячо молилась, чтобы все это поскорее закончилось. Я уже отчаянно жалела не только о том, что не осталась с Югером, но даже о завершении той бесконечной дороги через мертвый город.

Не знаю, сколько это продолжалось. Показалось, что прошла вечность, прежде чем очередное падение оборвалось вязким всплеском, и мы рухнули в какую-то густую жижу с тошнотворно-сладким запахом гнили. Я чудом умудрилась не хлебнуть от неожиданности этой дряни, а потом с облегчением почувствовала на лице воздух.

— Погоди, не открывай глаза, это достаточно едкая дрянь, — предостерег меня Клякса.

Я только и сумела, что нервно кивнуть. Мужчина поднялся сам и попытался поставить на ноги меня, однако вышло это далеко не сразу: мышцы свело. Но терпения измененному было не занимать. Он опустился на одно колено, усадил меня на другое и принялся молча разминать сначала локти и плечи, потом — лодыжки. Это и так-то больно, а по свежим синякам, которые покрывали, кажется, добрую половину моего тела, и вовсе почти невыносимо.

Но я, стиснув зубы, терпела, только всхлипывала порой и шипела. Глеб делал то, что необходимо, а времени ждать, пока само пройдет, не было: малейшее промедление могло обернуться очередными неприятностями. Кажется, я начала привыкать к этому месту.

И только когда пытка прекратилась, оставив лишь ломоту в мышцах и ноющую боль в местах ушибов, я заметила еще одну деталь помимо мерзкого гнилостного запаха: лил дождь. Я в первый момент не поверила своим ощущениям и только поэтому не запрокинула лицо, чтобы поймать ртом хоть несколько капель, и тут мой затылок обхватила ладонь Кляксы. Я зажмурилась крепче, ожидая чего-то плохого — не знаю, чего именно и почему, а он вдруг начал тщательно вытирать мне лицо какой-то мягкой тканью. И было в этом простом действии столько отеческой, ласковой заботы, что стало одновременно неловко, смешно и очень тепло на душе.

— Можешь открывать, — наконец разрешил Глеб.

Я с трудом разомкнула слипшиеся веки, заморгала, пытаясь привыкнуть к свету — тусклый, сероватый, он здесь все же был. Правда, толком не успела оглядеться, а измененный уже вложил мне в руки черную скорлупку собственного шлема — она оказалась легкой и неожиданно тонкой.

— Пей, только медленно, очень маленькими глотками, задерживая воду во рту. Насколько я могу судить, она вполне пригодна.

— А ты? — смущенно спросила я: на дне плескалась пара глотков. Клякса не ответил, лишь выразительно выгнул бровь, и я, стушевавшись, приникла к «чаше».

Очень хотелось не удовлетвориться парой глотков, а осушить по меньшей мере половину такой посудины, но я с трудом заставила себя выполнить указания мужчины.

Наверное, это была самая вкусная вода в моей жизни, даром что тоже отдавала гнильцой. Конечно, хотелось еще, но и эти несколько капель принесли облегчение.

— Как ты? Цела? — спросил Глеб, забирая у меня посудину.

— Да, более-менее. Спасибо тебе большое! И за вот это падение, и за воду, и за… спасибо, в общем. Мне кажется, я сама точно покалечилась бы!

— Сама бы ты сюда не попала, — поморщился он. — Пойдем, а воды по дороге наберем.

— А… куда? — растерянно спросила я, оглядевшись. — Мы не будем ходить кругами?

От горизонта до горизонта раскинулась плоская угрюмая равнина. Ее устилала та самая буро-зеленая масса, в которую мы плюхнулись, где-то более светлая, разбавленная водой, где-то — собирающаяся в комки. Плотная пелена дождя свисала с низких, желтовато-серых, тоже словно бы грязных облаков. И все. Ни камня, ни дерева, ни какого-то другого ориентира.

— Что-то мне подсказывает, что именно здесь разницы нет, — со смешком ответил Клякса. — А идти надо. Ты не чувствуешь? Если стоять на месте, начинаешь вязнуть, так что нужно шевелиться.

— Ой! И правда, — пробормотала я, с усилием выдергивая ногу из вонючей трясины, и добавила с нервным смешком: — Какое неприятное ощущение, как будто кто-то за ногу схватил.

А в следующее мгновение мое бедро опалило жаром от скользнувшего совсем рядом энергетического сгустка — выстрела.

— Ты чего? — выдохнула я, испуганно уставившись на Глеба.

Тот без объяснений рывком придвинул меня ближе, опять выстрелил. Развернулся вполоборота, пальнул еще раз.

Кажется, началось то, ради чего нас сюда бросили. Из жижи под ногами поднимались… существа. Зеленоватые змеи-щупальца, волосатые твари, похожие на огромных облезлых собак, и человекоподобные образины, от одного вида которых к горлу подкатывала тошнота: они напоминали ходячие гниющие трупы.

Клякса опять повернулся, дернул меня, выстрелил снова.

— Шевелись! — рявкнул коротко.

— Но как?.. Куда?! Я же не знаю… — промямлила беспомощно.

Новый рывок, опять выстрелы.

— Танцевать умеешь? Тогда танцуй! — процедил мужчина.

Не веря, что все это происходит на самом деле, я постаралась выполнить короткий приказ. Неуверенно положила ладони Глебу на плечи и попыталась представить, что вокруг нет ничего — ни липкой жижи под ногами, ни омерзительных тварей, ни бесшумных вспышек выстрелов. Просто такой странный танец на три вальсовых счета, которые я, как заклинание, шептала себе под нос.

Получилось не сразу, но совместные занятия на корабле пошли впрок, за эти несколько дней я научилась чувствовать Глеба как партнера. С ним было легко в танце: наши тела понимали друг друга, и оставалось вынудить разум отступить, не мешать. Вскоре мерный ритм начал управлять движениями — и моими, и Кляксы, и даже, кажется, поднимающихся из жижи под ногами существ. Сердце в груди стучало размеренно, в такт, не поддаваясь пульсирующему где-то в горле страху — глухому, тусклому и обыденному, вроде застарелой утомительной привычки.

Восприятие сделалось обрывочным, разум цеплялся за отдельные яркие детали. Ощущение твердой прохлады брони под ладонями. Щекочущие кожу струйки воды, сбегающие по рукам, лбу, щекам, шее. Облепившие лицо волосы. Бьющий в нос запах гнили и гари, дерущий небо и скручивающий пустой желудок в узел. Срывающиеся с подбородка Глеба капли — совсем рядом, перед глазами. Плотно сжатые тонкие губы мужчины — неподвижные, спокойные, словно высеченные из мрамора.

Раз — шаг, два — поворот, три — выстрел. С двух рук, спокойно, механически. Проходили минута за минутой и складывались в вечность: казалось, что этот безумный танец никогда не закончится.

О том, что это «никогда» неприменимо к зарядам излучателя, я старалась не думать. Ведь Клякса был уверен, что это испытание, а не изощренный способ убийства, — значит, до рукопашной с тварями не дойдет. И ведь кто-то проходил эти испытания раньше, а они наверняка уступали моему измененному — совершенной машине для убийств.