Читать книгу "В центре Вселенной - Андреас Штайнхёфель"

Я осторожно кладу пачку писем обратно в ящик, подхожу к проему окна и смотрю вверх, в зияющую темноту беззвездного ночного неба. Полумесяц источает неестественный, чрезмерно блеклый белый свет, как на засвеченном фотоснимке. На горизонте чернильными пятнами проступают очертания гор и долин. Все настолько осязаемое, что я вспоминаю, как ребенком тянул руку из окна, потому что казалось, что я вот-вот дотронусь до них.

Вот что я записал: «Было лето, и трое детей – мечтательный белобрысый мальчик и две несравнимо прекрасные девочки – спустились в городскую канализацию. Там они затерялись между нечистотами и вонью фекальных масс под нарастающий топот крыс, разбуженных в темноте.

Одна из девочек громко закричала в надежде, что эхо, отлетая от мокрых стен, укажет им дорогу назад, но ни один голос не мог добраться до того места, где кончался лабиринт сводчатых труб.

Вторая девочка опустилась на колени и заговорила с крысами.

– Отдай нам свой серебряный кулон – полумесяц, что висит у тебя на шее, – потребовала Королева крыс. – Тогда одна из моих дочерей укажет вам путь наверх.

– Я согласна, – отвечала девочка, – но пусть же обмен будет до конца честным.

Она подобострастно преклонилась перед Королевой и передала ей кулон со своей шеи, но взамен взяла одну из ее дочерей и ослепила ее, ведь только слепые, сказала она, знают дорогу к свету.

Так все трое выбрались на поверхность.

Какое-то время – может быть, день, а может быть, месяц – спустя мальчик сам проник в канализацию, запомнив путь, который показал им слепой поводырь, и без труда нашел то место, где они когда-то стояли, утратив всякую надежду.

Он принес с собой нож и убил всех крыс, одну за другой. Затем он обезглавил Королеву и снял с ее груди кулон, за которым вернулся. Серебро было нетронуто, в целости и сохранности. Только несколько капель черной крови запеклись на нем и с тех пор уже не сходили, чем бы его ни пытались отчистить. Когда мальчик выбрался наружу, золотой свет заливал начинавшие желтеть листья».

Так кончилось лето.

Так на Луне появились пятна.

Так мальчик променял серебряный кулон на снежный шар.

И проснулся, и прогнал сон из своих глаз.

Часть вторая

Нож и шрамы

Одинокие шаги Гейбла

На холмы спускается туман, плотный и тяжелый, как дым от костров, в которых скоро будут печь молодую картошку. Холодный воздух пахнет прелой листвой. В воздухе колеблется широкая, прозрачная завеса мелкого моросящего дождя. Уже совсем скоро уроки физкультуры окончательно перенесут с открытого стадиона в спортзал.

Николас не спешит. Все так же сосредоточенно глядя в пространство перед собой и не сбиваясь с ритма, он круг за кругом наворачивает дополнительные километры, будто стараясь сохранить свое хрупкое равновесие: на одной чаше весов – он, на другой – вся Вселенная. Намокнув от дождя, гаревая дорожка утратила свой привычный красно-коричневый цвет ржавчины, а песчаный настил свернулся в темные, грязноватые комки. Под звук его размеренных шагов в раздевалке стихают громкие, резкие голоса остальных, улетает горячий пар от душевых, и в конце концов на площадке не остается никого – лишь он и я.

В какой-то момент он замедляет бег, останавливается и опускает руки, слегка склонившись вперед. Я вижу, как поднимается и опускается его грудь, как с его губ слетают маленькие дрожащие облачка влажного пара. Он сплевывает на землю; его ноги, едва отрываясь от земли, скребут по мокрому песку. Только после этого он поднимает взгляд, обращает его в мою сторону и приближается к трибунам.

– Спасибо, что подождал, Фил.

Я пожимаю плечами.

– За тобой приятно наблюдать.

Он стоит прямо передо мной, смахивая тыльной стороной ладони пот и дождь, смешавшиеся у него на лбу, и смотрит на меня, словно пытаясь понять, что же на самом деле скрывается за моими словами, а потом неопределенно машет рукой:

– Пошли?

Не дожидаясь ответа, он поворачивается и идет. На его футболке вспыхивают светлые, еще не промокшие пятна, темной влагой вырисовывая линию позвоночника. Следом за ним я вхожу в раздевалку, на полу которой еще не успели высохнуть следы десятков мокрых ног. На одном из крючков болтается забытая кем-то форма. Пахнет потом, мылом и дезодорантом. Я пытаюсь что-то сказать, но мой язык отказывается мне повиноваться, и я просто молча наблюдаю за тем, как раздевается он. Его движения перетекают одно в другое плавно, как у заправского танцора, как переливы жидкого стекла. Оставив белье на полу, он оборачивается ко мне, абсолютно раздетый. Темные глаза изучают меня с ног до головы. Контуры его тела светятся в полумраке раздевалки. Мне трудно не отвести глаз, еще труднее сохранить при этом спокойствие. Естественный, как и всегда, он делает шаг ко мне, и воздух сгущается, а в глазах у меня медленно начинает темнеть.

– Ты уже был в душе?

Я только киваю.

Его рука совершает какой-то странный, непроизвольный жест; на какое-то мгновение мне кажется, что он собирается положить мне руку на плечо. От мысли о том, что я могу оказаться так близко, колени начинают предательски дрожать.

– Фил?

– Да?..

– Раздевайся.

Когда мне исполнилось четырнадцать, Глэсс наконец дала мне разрешение на то, чтобы отправиться с Гейблом в одно из его путешествий. Это стало подарком мне на день рождения. Как мне тогда казалось, она придавала всему мероприятию слишком большое значение. В любом случае в качестве подарка оно пришлось совсем некстати: мне-то хотелось новые штаны и в первую очередь книги, которые не надо было возвращать, ощущая на себе хищный взгляд Хебелер.

Это не был ни Тихий, ни Атлантический, ни даже Индийский океан. Наш путь на этот раз лежал не в бесконечные просторы открытого моря, о которых я так мечтал, а вдоль побережья, по волнам, омывающим восточную часть юга Европы. Но уже в первый день, проведенный недалеко от берега, мое разочарование, вызванное обыденностью маршрута, сменилось захлестнувшим меня восторгом. Две недели под лучами ласкового средиземноморского солнца мы двигались вдоль берега, пока не достигли эгейских вод. Гейбл одолжил у какого-то своего марсельского приятеля крейсерский швертбот. В Марселе же мы и поднялись на борт после того, как я пол-Европы преодолел по железной дороге. Поездка длилась нескончаемо, но в глубине души я того и желал – прильнув к окну, все это время наблюдал, как мир расширяется, а небо становится все выше, как будто Вселенная перед моими глазами расправляла грудь, чтобы вдохнуть поглубже. От волнения я почти не мог ни есть, ни пить.

Гейбл встретил меня радостным смехом и сердечными объятиями, королевским жестом приглашая на борт. Было просто поразительно, какое количество друзей и знакомых он встречал не только здесь, но и на всем побережье Италии. Начав свой путь с юнги, Гейбл успел побывать матросом второго класса, затем просто матросом, старшиной и наконец дослужился до боцмана. За это время он обогнул весь земной шар, но всегда рассказывал об этом так, словно это было давно и неправда.