Читать книгу "Как нас обманывают СМИ. Манипуляция информацией - Дмитрий Пучков"

Если анализировать парижскую ситуацию с точки зрения манипулятивного воздействия СМИ на массовую аудиторию, стоит признать: вольно или невольно медиа «подыграли» террористам, не сумев четко, оперативно и объективно рассказать о парижских летальных эксцессах. В этом плане драматичный опыт презентации череды террористических актов в России (от Буденновска до «Норд-Оста» и Беслана) все же имел достаточно обширную информационную историю. Во всяком случае, российская аудитория получила об эксцессах более-менее объективное представление. К сожалению, во Франции наблюдалась тенденция интерпретационного толкования информации о событиях такого рода.

Более полугода спустя, 14 июля 2016 года, в Ницце произошел еще один террористический акт: в толпу гулявших по Английской набережной на полном ходу врезался грузовик и буквально протаранил людей, давя тех, кто вышел отметить национальный праздник Франции — День взятия Бастилии. После минутной растерянности полицейским удалось застрелить водителя-террориста, но свою кровавую задачу он выполнил: 84 человека погибли, около 200 получили ранения разной степени тяжести.

Во Франции и в мире случившееся в Ницце вызвало не меньшую растерянность, чем события 13 ноября. И вновь стоит отметить, что характер преступления иной, чем в Париже. Во-первых, летнее коллективное убийство непосредственно в день праздника. Во-вторых, способ атаки на мирно гуляющих людей выбран с особым цинизмом и стал «новшеством» в тактике террористов. Эффект неожиданности способствовал мгновенному распространению паники, совладать с которой было трудно — и тем, кто стал объектом атаки, и тем, кто по долгу службу обязан ее пресечь. Проще говоря, соответствующие службы Франции оказались не готовы к отражению такого варианта террористической атаки.

Все вышеперечисленное повлияло и на манеру освещения данного трагического события в СМИ. Как и в случае с Парижем, реальных видеокадров с места события оказалось не много, что создало почву для разных толкований сути произошедшего. Версии были весьма разнообразные, вплоть до убийцы-мстителя. Разброс свидетельств, мнений и экспертных суждений оказался велик и обширен. После теракта в Ницце казалось, что мир уже ничем не удивить с точки зрения способов расправы террористов над мирными гражданами. Но по трагической иронии за событиями на Лазурном побережье Франции последовала серия индивидуальных криминальных эксцессов в разных районах Германии[81].

Внешне произошедшее (четыре случая за неделю) кажется совпадением. Но обращает на себя внимание индивидуальный характер преступлений, их полная непредсказуемость и разная локация. Понятно, что каждый инцидент усиливал панические настроения немецкой, европейской и мировой аудитории. «Стимулом» для усиления послужили, с одной стороны, соответствующая интонация в освещении нелепо-трагических актов, с другой — их откровенно дикий, непривычный для медиа и западного общества характер. Незнание рождает беспокойство и тревогу, об этом скажет любой дипломированный психолог. Как здесь не вспомнить Р. В. Фассбиндера — страх действительно съедает души, не только во Франции и Германии, но и по всей Европе.

Вариативность совершенных террористических актов 2015–2016 годов, о которых мы рассказали в данной главе, не имеет почти ничего общего с форматом прямого эфира, на который ранее их организаторы делали ставку в расчете манипулировать общественным сознанием. Можно сказать, что вектор медийного воздействия с начала XXI века смещается с фактора наглядности в направлении неопределенности, что порождает в массовом сознании еще более панические настроения, сопровождаемые страхом, отчаянием и ожиданием новых террористических эксцессов.

Какие настроения массового психоза могут породить такие акции устрашения, в январе 2015 года наглядно продемонстрировал расстрел редакции французского еженедельника «Шарли Эбдо», о которой автору этих строк уже приходилось писать[82]. Отметим, что некоторая информационная сумятица и недостаток четко атрибутированной видеоинформации привели к процессам терроробоязни и страха, которые проявились позднее в Париже и Ницце.

Летальный эксцесс может характеризовать не только террористический акт с большим количеством жертв. К этой же категории медийного события можно отнести индивидуальный случай террора, направленный против конкретного политика, государственного или общественного деятеля, звезды шоу-бизнеса и т. п. Роль личности в современном медиапространстве достаточна велика, если учитывать тенденцию персонификации информации, посредством которой СМИ могут производить конкретные манипуляции с массовым сознанием. Медиаинтерпретация гибели российского политика Бориса Немцова показывает, как криминальный акт в условиях шоу-цивилизации может обрести черты доминирующего медиасобытия в текущей информационной повестке.

Факты известны и печальны: в ночь с 27 на 28 февраля 2014 года на Большом Замоскворецком мосту в Москве несколькими выстрелами в упор был смертельно ранен оппозиционный политик Борис Немцов; от полученных ран он скончался на месте. Уже по горячим следам был замечен ряд необычных особенностей летального эксцесса, который привел к последствиям, значительно повлиявшим и на массовое сознание, и на тех, кто его определяет — журналистов и СМИ.

Скажем сразу: мы не ставим цель найти причинно-следственные связи в цепочке предшествовавших и последовавших после гибели Б. Е. Немцова событий. Более того, принципиально отказываемся анализировать версии и мотивы данного преступления. Нам важно разобраться, как оно «аукнулось» в современном медиапространстве. Событие, оборвавшее жизнь Немцова, случилось в то время, в том месте и таким образом, как могло произойти только организованное циничное шоу, будто специальное предназначенное стать (как ни дико это звучит) и взрывным информационным поводом, и долгоиграющим «зрелищем». При том что «картинка» момента преступления в публичном дискурсе практически отсутствовала, за исключением сомнительной по четкости и смыслу записи погодного видеорегистратора.