Читать книгу "Лекции о метафизике - Мартин Хайдеггер"

Хотя образ Заратустры и значительная часть основных мыслей книги «Так говорил Заратустра» в грезах и текстах Ницше появлялись гораздо раньше, всё же место и дата рождения этого произведения – Сильс-Мария, август 1881 года. Открывшаяся тогда Ницше мысль о вечном возвращении побудила его изложить свои новые идеи в поэтической форме. О первом столкновении с этой мыслью он упомянул осенью 1888 года в автобиографических пассажах под названием «Ecce homo».

Основная концепция этой работы, мысль о вечном возвращении, эта высшая формула утверждения, которая вообще может быть достигнута, относится к августу 1881 года: она набросана на листке бумаги с подписью «6000 футов по ту сторону человека и времени». Я шел в тот день лесами у озера Сильваплана; у могучего пирамидального камня поблизости от Сурлея остановился. Там и пришла ко мне эта мысль. Когда я отсчитываю от этого дня несколько месяцев назад, то нахожу как предзнаменование внезапную и в глубочайшем смысле решающую перемену моего вкуса, прежде всего в музыке. Может быть, всего «Заратустру» позволительно причислить к музыке – несомненно, его предварительным условием было то, что я возродился к искусству слышать. В Рекоаро, маленьком горном курорте поблизости от Виченцы, где я провел весну 1881 года, мы с моим маэстро и другом Петером Гастом, еще одним «возродившимся», вдруг поняли, что мимо нас пролетел феникс Музыка с оперением более легким и светоносным, чем когда-либо прежде.

Где-то между началом и концом августа 1881 года пришло решение возвестить учение о вечном возвращении устами Заратустры в гимнах и дифирамбах. Среди бумаг Ницше мы нашли листок того времени, на котором набросан первый план «Так говорил Заратустра».

Полдень и вечность

Указание на новую жизнь

Ниже было написано:

Заратустра, рожденный на озере Урми, на тридцатом году жизни покинул свое отечество, отправился в провинцию Ария и десять лет среди гор в одиночестве слагал Зенд-Авесту.

Солнце познания снова в зените: свернувшись кольцом, лежит змея вечности в его свете – это ваше время, вы, полуденные братья.

К этому же относятся и следующие заметки.

К наброску нового способа жить

Первая книга: В стиле первой части девятой симфонии. Chaos sive natura[38]: «О расчеловечивании природы». Прометей прикован на Кавказе. Написано с беспощадностью κράτος[39], «власти».

Вторая книга: Непринужденно-скептически-мефистофельски. «О баннексии опыта». Познание-заблуждение, которое становится органическим и организует.

Третья книга: Самое внутреннее и самое свободное парение в небе по сравнению со всем, что было написано прежде: «О последнем счастье одинокого». Он – это тот, кто из «чему-то принадлежащего» превратился в «самостоятельно восходящего» в высшей степени: совершенное эго: только такому эго доступна любовь; на предыдущей ступени, когда высочайшее одиночество и уверенность в себе еще не достигнуты, есть нечто другое, чем любовь.

Четвертая книга: Дифирамбически = всеобъемлюще: «Annulus aeternitatis[40]». Жажда всё пережить еще раз, бесконечное число раз.

Непрерывное превращение: ты должен за короткое время проходить сквозь множество индивидуумов. Средство к тому – непрерывная борьба.

Сильс-Мария, 26 августа 1881 г.

Тем летом 1881 года после многолетних затяжных болезней и плохого самочувствия мой брат ощутил себя выздоравливающим. Именно в таком состоянии прилива сил, при возвращении его прежнего драгоценного здоровья написаны и «Веселая наука», которую по ее настроению можно считать прелюдией «Заратустры», и сам «Заратустра». Но беспощадной судьбе было угодно, чтобы как раз во время восстановления здоровья на него обрушились тяжкие личные переживания – глубокие разочарования в дружбе, которую он очень ценил, даже считал священной. Впервые он ощутил весь ужас отчуждения, к которому приговорено всё великое. Покинутость – нечто совершенно иное, чем избранное по собственной воле упоительное одиночество. Как же он тосковал тогда по совершенному другу, который во всем бы его понимал и с кем бы он мог поделиться чем угодно. В разные периоды жизни с самой ранней юности ему нередко казалось, что он наконец обрел такого друга. Но теперь, когда его путь становился всё более опасным и уходил всё круче вверх, он более не находил никого, кто мог бы идти вместе с ним; поэтому он создал себе совершенного друга в образе царственного философа и доверил ему возвещать о своих высочайших и сокровеннейших целях.

Появился ли бы без горьких переживаний того периода первый эскизный план книги «Так говорил Заратустра», составленный летом 1881 года, возможно ли было то изумительное счастливое настроение, которым исполнены строки приведенного выше наброска? Сегодня это всего лишь праздные вопросы. Но, быть может, в отношении «Заратустры» мы согласились бы с Майстером Экхартом: «Самый быстрый зверь, который доставит вас к совершенству, – это страдание».

О создании первой части «Заратустры» брат писал так:

Зиму (1882/83) я прожил в той очаровательно тихой бухте Рапалло, недалеко от Генуи, которая врезается между Кьявари и мысом Портофино. Мое здоровье было не из лучших, зима выдалась холодная и чересчур дождливая, маленькая гостиница у самого моря – так, что прилив ночью не давал спать, – почти во всем представляла собой противоположность желаемого. Вопреки этому и почти в доказательство моего утверждения, что всё решающее возникает «вопреки», именно в эту зиму и в этих неблагоприятных условиях возник мой «Заратустра». Утром я поднимался в южном направлении по чудесной дороге к Зоальи, мимо сосен и обозревая морские дали, а во второй половине дня, всякий раз, как позволяло здоровье, обходил всю бухту от Санта-Маргериты до местности за Портофино. Эти места и этот ландшафт стали еще ближе моему сердцу из-за большой любви к ним императора Фридриха III; по случаю я снова очутился у этих берегов осенью 1886 года, когда он в последний раз посещал этот маленький забытый мир счастья. На обеих этих дорогах пришла мне в голову вся первая часть «Заратустры», и прежде всего сам Заратустра как тип: вернее, он снизошел на меня.

Эта первая часть «Заратустры» была записана не более чем за десять дней – с начала по середину февраля 1883 года. «Заключительная часть… была закончена как раз в тот священный час, когда в Венеции умер Рихард Вагнер».

Фридрих в разных местах своих текстов упоминает то время (за исключением десяти дней, когда он писал «Заратустру») как самую тяжелую зиму, проведенную в почти непрерывной болезни. Но при этом он имеет в виду не свои прежние болезненные состояния, а самый настоящий грипп, который он подхватил в Санта-Маргерите и который мучил его еще многие недели в Генуе. Однако прежде всего он подразумевает состояние своей души – ту невыразимую покинутость, для которой он в «Заратустре» нашел столь понятные сердцу слова. Также и реакция друзей и знакомых на первую часть была угнетающей, поскольку она осталась не понятой почти всеми, кому он ее послал.