Читать книгу "Хтон - Пирс Энтони"

Мозг Атона знал ответ, но не сообщал его сознанию. Она сказала ему, там…

— Невзгода, любовь возового Утеса, до того как он изменился, была сильнее моей?

— Нет, Каменное Сердце. Твоя любовь сильнее. Сильнее, чем у любого мужчины.

«Потому что я из галактики. Потому что я представитель вида, не приспособленного к миньонеткам. Что за редкое наслаждение, когда женщина с этой планеты бежит в галактику, где любой мужчина воспринимает свои чувства со всей наивностью. Где, без знания о телепатической связи, каждый неотчетливый оттенок раздражения и боли притупляет его воображение.

Да, мои душевные движения сильны. Чувствительные хвеи улавливали их и росли в детстве ради меня, и Злоба поняла мои возможности — и что-то, еще — когда случайно встретила в том пасторальном мире маленького мальчика. Она совершила жертвоприношение, накинула на мальчика изящную сеть и отправила его прочь, пока распустившееся чувство не стало для нее слишком сильным. Злоба знала, что тогда моя любовь была еще не для нее, хотя она тягостно ее искушала. Я был безобидным развлечением, мигом предвкушения, полем, не готовым для жатвы.

До тех пор, пока я не нашел ее, настолько измотанный крушениями и сомнениями бесплодного поиска, что она не в силах была мне противостоять. Она пыталась смаковать меня тайком, близкая, но скрытная, пока картина ксеста не разоблачила Капитана и не раскрыла миньонетку.

…И обрекла нас обоих».

— Ну что ж, Невзгода, — сказал он. — Я одарю тебя сейчас такой любовью, о которой ты и мечтать не смела.

§ 400

10

Девяносто девять мужчин и сто сорок две женщины начали устрашающий Тяжелый Поход. Не со смелостью и отвагой, не решительно и бесповоротно в поисках своей судьбы, но испуганные, отчаявшиеся, гонимые — гонимые несомненным знанием об оставленных позади голоде и муках.

Переворот в нижних пещерах был предан, и каждому приходилось платить цену неудачи. Пищу из верхних пещер больше не опускали. У людей Счетовода достаточные запасы, множество драгоценных камней было накоплено именно на этот случай: они не смягчатся.

Осколок голубого граната Влома мог бы выиграть им время, стань о нем известно пораньше. Вместо этого, он роковым образом засвидетельствовал, что они отрицают то, что предводители верхних пещер почитают за истину. Перед лицом этого факта у переворота не было шанса: он оказался лишь удобным предлогом, чтобы уничтожить все население преисподней.

Поход начинали с ощущением нависшей над ними судьбы. Никто не сомневался, что большинство вскоре умрет — и не своей смертью.

Их вела за собой легенда о докторе Бедокуре. Он отправился пять лет назад — самодельный рюкзак и снаряжение привязаны к жилистому телу, в руке острый камень. Он исчез в стране химеры, и больше о нем не слышали — пока Атон не принес весть, что он прорвался. Бедокур появился с обратной стороны здравою смысла — но могло ли его безумие заразить двести сорок одного сведущего и умелого путешественника? Они двигались по его маршруту, выискивали его следы, сели те вообще существовали; во второй раз будет легче.

Конечно же, они ошибались.

Атон в течение десяти часов шагал впереди отряда по просторным пещерам и туннелям, которые незначительно, но постоянно поднимались вверх. Стены расступались в стороны, потолки становились выше; а когда пространство расширяется, ветер становится слабее и прохладнее. Путешествие превращалось в почти приятную прогулку. Если бы не отсутствие еды, внешние пещеры были бы намного лучше для человеческого пребывания, чем уже известные.

Они отдыхали часов шесть, в их голодных желудках урчало. Стражу не выставляли. Приходилось двигаться всем вместе, жуткие подземные твари не рисковали приблизится к такому большому отряду. И все же они надеялись на нападение — действуя сообща, можно убить даже химеру, в теле которой наверняка найдется мясо. Голод остановит путешествие в самом начале, если не будет обнаружено что-нибудь съедобное. Бедокур наверняка доставал в пещерах пропитание.

На третьем переходе от истощения и голода свалились первые люди. Их тщательно разделали и съели.

Атон стоял в смятенной толпе, когда Старшой показывал, как это делается он отрубил топором еще теплые конечности, другие мужчины оттащили их от торса. Брызнула кровь, покрыла лезвие топора, побилась на каменный пол и, густея, отвратительно потекла по тропе. Первоцвет развел костер из нескольких старых мехов; дым и вонь были тошнотворны, мясо обгорало, падало в огонь и вообще готовилось плохо. Впоследствии они будут довольствоваться сырой пищей.

Топор Старшого продолжал работу, разделывая конечности на маленькие куски и расчленяя туловище. Под конец в ход пошли ножи и камни.

— Кто голоден, ешьте, — сказал Старшой.

В первый раз это сделали немногие. Годные куски завернули в оставшиеся меха и отдали угрюмым носильщикам, поскольку Старшой мясо выбрасывать запретил. Кости и прочие отбросы оставили химере. Через несколько переходов все больше и больше людей сдавалось — и давилось сырым мясом, предпочитая его голодной смерти.

Через некоторое время все выжившие ели — так сказать, по определению. Особо щепетильных забирала смерть.

Щепетильность — не для Тяжелого Похода.

Во время четвертого перехода начались нападения. Отставшие громко кричали, затем их находили с вывороченными кишками. Для сбора пригодных остатков составили бригаду уборщиков. Но до основного отряда химера не добиралась и оставалась для него невидимой.

На четвертой ночевке Старшой нашел занятие предателю. Он привязал Влома к выступу недалеко от привала.

— Когда увидишь химеру, кричи, — посоветовал он. — Если хочешь, спи.

Атон слушал.

— …знаю, я грешен. Я все время врал. Атон — хитрый, он врал только когда надо. Сообразил, наверное, что, если бы узнали, повязали бы обоих. Интересно, кто же нашел второй осколок голубого граната? Кто-то подобрал его и отослал в дыру. А я теперь расплачиваюсь за все мое мелкое вранье. Потому что я не в силах отважиться на настоящую ложь, хотя она — часть меня. Но я знаю, что должен платить, и единственный способ для этого — сваливать все, как он, на кого-нибудь другого, вроде Гранатки. Я должен нести наказание за ложь, которой не было, и надеяться, что это сделает добром ту ложь, которая была и которую я не способен отменить.

— Кто это? Я слышу тебя, тебе не спрятаться, я прекрасно слышу. Не надо меня дурачить. Я слышу… поступь твоих ног и… рев твоего дыхания, шуршание твоего хвоста и…

Сдавленные крики заставили прибежать людей. Они застыли, сдерживая тошноту, при виде того, что осталось от Влома. Кровь капала из пустых глазниц и изо рта, где когда-то был язык, текла меж разорванных ног.

Старшой осмотрел еще живое тело, взвесил в руке топор и одним ударом разрубил Влому шейные позвонки.