Читать книгу "Проходные дворы - Эдуард Хруцкий"

Он пел. В зале музея «Экслибрис», на Пушечной улице, собралось человек шестьдесят. Они смотрели на сильные руки певца в синеве наколок, перебирающие струны гитары, слушали чуть хрипловатый голос.

Он пел:

Почему же ветер не поет Голосом божественной гитары? Может, его мент в кичман ведет, Чтобы посадить его на нары. Почему не радует луна Ласковым своим неясным светом? Видно, тот ментяря-сатана Спрятал и ее в кичмане где-то. Почему же клен листвой не пел, Стоя у реки, как пес у плошки? Видно, мент наручники надел На его зеленые ладошки. Почему ж вода в реке черна, Берега пологие слезятся? Эх, не может, видно, и она От мента поганого сорваться. Вот и мне никак не убежать, Все равно меня ментяра схватит. Только я не брошу воровать, Даже если жизни всей не хватит.

(Стихи Б. Кулябина)

Он пел, и я поймал себя на странном ощущении. Ну разве мало мы сегодня слышим песен, сделанных под блатную лирику? Включи приемник, поймай «Радио „Шансон“» и слушай хоть целый день — на любой вкус. Хочешь — о развеселой судьбе налетчиков, хочешь — о красивой тюремной жизни.

Но все это стилизация. Авторы текстов песен, передаваемых по радио, умело использовали прочитанный когда-то блатной жаргон, пытались передать настроение, заимствованное из таких же лубочно-уркаганных баллад.

А песни, которые мы услышали в тот день, были не просто написаны, но и прожиты их автором. В «Триллер-клубе» на Пушечной выступал Борис Кулябин. Когда я представил его, он, прежде чем начать петь, сказал:

— Вообще-то я бывший вор. И много лет жил по блатному закону. Поэтому не обессудьте, песни мои о прошлой жизни. Новые еще сочинить не успел.

Сказал, усмехнулся, положил гитару на колено и начал петь.

* * *

С Борей Кулябиным меня познакомил мой друг кинорежиссер Леонид Марягин.

— Хочу показать тебе одного парня. По твоей теме.

— Сыщик?

— Да нет, — Леня сделал таинственное лицо, — вор-рецидивист.

— Московский?

— Самый что ни на есть.

— Кто такой?

— Борис Кулябин.

Фамилия мне ничего не говорила.

— Кликуха у него есть?

— А как же. Клещ.

Кликуху эту я, конечно, знал. Друзья-сыщики рассказывали мне о лихом квартирном воре — удачливом и наглом.

— Зловредный вор, — говорил о нем мой друг Женя Прохоров. — Его дважды короновать в законники собирались, но он отказывался.

— Леня, а у тебя с ним какие дела?

— Он мой консультант по фильмам, — засмеялся Марягин.

Леня написал сценарий и готовился снимать фильм «Сто первый километр». Для тех, кто знает, само название определяет содержание фильма. Но все же поясню. За сто первым километром от столицы, в «зону сотку», как такие места называли уркаганы, отправляли жить рецидивистов, которых не прописывали в Москве.

— Я фильм-то, в общем, делаю о своем детстве, — сказал Леня, — я же вырос за сто первым километром. И у нас во дворе жил такой вор, как Боря Кулябин. Он нас, пацанов, учил уму-разуму.

У нас с Леней было практически одинаковое детство. Только он рос в фабричных бараках в городе Орехово-Зуево, темная слава о котором катилась по всей столичной области, а я — в Москве, у Тишинского рынка.

И у меня в детстве был свой защитник и наставник — молодой блатарь Валька-Китаец. Он был обычным русским парнем, а кличку получил потому, что в его развеселой коммуналке две комнаты занимали китайцы, работавшие в прачечной на Большой Грузинской. Далекий друг моего детства учил меня трем основным жизненным формулам: не верь, не бойся, не проси.

Вор в законе Черкас любил говорить: «Чему смолоду научишься, от того в старости разбогатеешь». Я не разбогател, но стародавний мой товарищ научил меня быть достаточно твердым и независимым. Такой же наставник вошел в детство Лени Марягина. Вот его-то и должен был сыграть Боря Кулябин.

Но прежде чем рассказать о кино и песнях, стихах и прозе, давайте перенесемся на несколько десятилетий в прошлое.

* * *

Камышинская набережная, Камышинская набережная… Рядом Москва-река. Рядом Седьмой шлюз и замечательный парк.

Борька Кулябин жил в доме № 30. В доме, в котором практически не было двора. Вышел из подъезда, сделал несколько шагов и попал в шлюзовой парк.

Их было четверо: Еж, Кот, Чарик и он. Ему местный блатной авторитет Бес дал кличку «Ян» — Борис в детстве повредил левый глаз, поэтому веселый уголовник и назвал его в честь короля московской фарцовки косого Яна Рокотова.

Так они и жили. Купались, в футбол играли, пропадали с утра до вечера на площадке, где брат Бориса тренировал собак. Но однажды им смертельно захотелось колбасы. Денег не было, просить у родителей «западло», и тут вспомнили, что искомый продукт привезли в родную школу. Ян, как самый авторитетный пацан, принял решение. И вот, аккуратно выдавив стекло, они открыли окно своей 541-й школы, проникли внутрь, заранее приготовленным прутом сорвали висячий замок на дверях буфета. Добыча оказалась богатой: пять батонов колбасы, куча конфет и громадная для них сумма — тридцать рублей.

Пацаны продумывали алиби, хитроумно прятали украденные конфеты, но ничего не случилось. Утром в школе об этом никто не говорил. Вот тогда они поняли, что нашли свою золотую жилу. В районе «затрещали» школы. Пять буфетов взяла компания из дома № 30. Они уже намеревались грабануть маленький магазинчик на Хорошевке, но об этом узнал Бес. Он позвал Борьку к себе и сказал:

— О магазине забудьте, спадитесь, как фраера. Ты пацан правильный, к делу воровскому прислонился, будешь работать со мной.

* * *

Когда Боря Кулябин рассказывал мне свою историю, я спросил:

— Слушай, ну деньги я могу понять, а колбаса и конфеты? Вам дома их не давали?

— Да все было дома. Только, понимаешь, азарт, риск, кураж. Это как чифирь — кровь гонит по жилам.

* * *

На первое дело они пошли втроем: Бес, Гуля, тоже известный домушник, и Ян.

— Твое дело, — сказал Бес, — стоять на стреме. Если что увидишь, падай и кричи благим матом, что сломал ногу и тебе страшно больно.

Но кричать не пришлось. Через десять минут Бес и Гуля вышли из квартиры с пустыми руками: ни чемоданов, ни узлов.

Через час на лавочке в шлюзовом парке они вынули из карманов желтые колечки, цепочки, браслеты, часы и солидную пачку денег.

Бес отсчитал Борьке его долю. Таких денег тот никогда в глаза не видел.