Читать книгу "Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний - Кэтрин Кетчем"

В пятницу 10 мая, около 3:30 утра, я только что вышел от своей подружки и шел по Саммер-Хилл, и я увидел слева белую машину, это был «шеветт». Я продолжал идти и был как раз под вторым уличным фонарем, и тут я увидел белого парня, идущего от навеса для машин по подъездной дорожке с мусорным мешком на плечах, и я подумал, что он взломщик, но не смог ничего сказать, так что я просто пошел дальше, и, когда проходил мимо, он заговорил со мной и сказал: «Вот, приходится ехать ни свет ни заря». Я подошел под фонарь, чтобы видеть, куда он пойдет, поэтому я наклонился и обернулся, чтобы посмотреть, и он смотрел на меня. Так вот он сел в белый «шеветт» и стал разворачиваться, а я зашел во двор к этой леди, а он развернулся и повернул направо на Ядкин-роуд, ну а я пошел домой и рассказал отцу о том, что случилось. Он сказал, чтобы я не волновался, вот вроде и все.

После того как он сделал это заявление, последовала череда вопросов и ответов. Вопросы задавал детектив из офиса шерифа.

— На какой подъездной дорожке вы видели уходящего белого мужчину с мусорным мешком? — спросил детектив.

— Там, где были убиты люди?

Ответ Барретта прозвучал в форме вопроса — имеет ли это значение?

— Вы уверены? И если да, то почему?

— Уверен потому, что я видел его.

— А как этот белый мужчина был одет? Постарайтесь припомнить как можно точнее.

— На нем была черная вязаная шапочка, белая, ну, типа футболка, тонкая темная куртка, джинсы и теннисные туфли.

— Какие еще приметы этого белого мужчины, которого вы видели покидавшим дом, где были убиты люди, вы можете указать?

Я обратила внимание, что теперь допрашивающий упомянул белого мужчину, который покидал дом, а не просто шел по дорожке.

— У него были усы, короткие волосы, стрижка как у солдата, светлокаштановые… весил он под 90 кг и ростом был примерно 180 см.

К этому добровольному заявлению Бивер приложил написанную от руки записку: «Мы впервые услышали это описание только в ходе судебного разбирательства; см. с. 44 апелляционной записки».

В последнем абзаце на той странице апелляционной записки было написано следующее:

…в суде защита, к своему удивлению, обнаружила, что первоначальное описание, данное Чаком Барреттом детективам, ведшим расследование, было таким: белый мужчина-шатен, ростом около 180 см и весом около 75 кг, то есть он был ниже самого свидетеля Барретта. Между тем ответчик — блондин ростом выше 190 см и весит почти 92 кг, то есть разница в росте около 10 см, а в весе около 18 кг. Таким образом, защите до начала предварительного слушания было отказано в доступе к этой жизненно важной оправдывающей информации, порочащей показания свидетеля…

К началу предварительных слушаний защите не было передано это первоначальное описание. Указывая на очевидное несоответствие внешности своего клиента этому первоначальному описанию, Бивер и Ричардсон в поданной апелляции утверждали, что показания Барретта, касающиеся опознания преступника, являются ненадежными и не заслуживают доверия.

Выступая с показаниями на первом суде, Чак Барретт отступил от своего первоначального описания. Человек, которого он увидел на дорожке у дома Истбернов, оказался ростом уже не 180 см, как он говорил в самом начале, а около 190 см; и у шатена, которого он видел, волосы стали уже светлокаштановыми. То есть Барретт изменил описание внешности так, чтобы оно соответствовало внешности Тимоти Хенниса.

Я прочитала стенограмму записи беседы между адвокатом Билли Ричардсоном и Чаком Барреттом от 22 января 1986 года. В ней на 2-й странице приведен такой диалог:

— Вы говорили мне, что долго и напряженно думали о своем опознании Хенниса, — говорит Ричардсон. — Что вы мне сказали?

— Я сказал, что я был не очень уверен, — отвечает Барретт. — Сначала был, а теперь нет.

— Что означает «вы не очень уверены»?

— Ну вы знаете, может быть, я ошибся в отношении его, ну что это был тот самый человек.

— Вы чувствуете, что у вас есть разумные сомнения или что у вас есть сомнения в отношении опознания? — спрашивает Ричардсон у Барретта.

— Да, вы знаете, сейчас точно есть. Но понимаете, я хотел бы подумать об этом еще немного, но сейчас вы знаете, как обстоят дела, и, знаете, я сомневаюсь.

— Хорошо. А почему у вас возникли сомнения?

— Потому что, ну вы понимаете, я читал газеты и все такое, понимаете, и все стало казаться не таким, каким казалось сначала.

— Но сомнения у вас появились не из-за того, что я что-то сказал, или чего-то подобного?

— Нет. Эхе-хе… хмм. — ответил Барретт.

— И эти сомнения появились у вас не из-за какого-либо страха?

— Нет. Знаете, у меня эти сомнения появились очень давно.

— Они появились у вас очень давно? — спросил Ричардсон.

— Ну да, знаете, я очень долго думал об этом.

— И вы говорите, что не вполне уверены, что это тот самый человек, которого вы видели?

— Ну да…

Из этого разговора стало ясно, что Барретт сомневался в собственных показаниях в отношении опознания Тимоти Хенниса. Неделю спустя, 29 января 1986 года, Барретт согласился подписать письменные показания под присягой (аффидевит), в которых он признавал наличие у него сомнений («…у меня появились сомнения, того ли человека я выбрал»). Ричардсон и Бивер тут же попросили провести предварительное слушание, на котором они утверждали, что опознание Барретта необходимо исключить из перечня доказательств.

На слушаниях по поводу исключения результатов опознания Хенниса Барреттом из перечня доказательств сторона защиты заявила в суде, что Барретт подписал аффидевит. Объявили перерыв на обед, и детектив проводил Барретта обратно в прокуратуру. В показаниях, которые Барретт давал после двухчасового перерыва на обед, он отказался от своего заявления о наличии у него сомнений и утверждал, что аффидевит он подписал под давлением защиты. И теперь он уверен, абсолютно уверен, что Хеннис — это именно тот человек, которого он видел на подъездной дорожке у дома Истбернов в ночь убийства.

Что же говорили Барретту детектив и прокуроры, чтобы заставить его передумать? Этого мы никогда не узнаем, но если учесть его полный отказ от разговора, записанного на магнитофон, и показаний, данных под присягой, то возникает вопрос: не принуждали ли Барретта к этому и не угрожали ли ему каким-либо образом? Я часто слышу от адвокатов, что полиция или прокуроры оказывают давление на свидетелей, используя для шантажа невыплаченные долговые обязательства, предлагая сделки, свидетельский иммунитет и т. п.

С другой стороны, возможно, уговоры полицейских были вполне невинными, такими, про которые полиция может сказать: «Послушайте, у всех бывают сомнения, у многих наших свидетелей бывает такая нерешительность и неопределенность. Доверяйте своим первым импульсам. Только вы сами знаете, что вы видели». И Барретт, стремясь угодить и со временем безнадежно запутавшись в том, что было и чего не было, отбрасывает сомнения и возвращается к своим первоначальным показаниям.