Читать книгу "Испания. История страны - Хуан Лалагуна"

Что касается социума, цель, которую Мадос, как и Мендисабаль, объявил первостепенной, то есть справедливое перераспределение земель (далекое от разделения земель между крестьянами при системе коллективного муниципального пользования или долгосрочной аренды), обернулась сокращением числа мелких собственников, неспособных содержать свои владения в период роста рент и цен, превращением их в безземельных крестьян, чьим единственным активом являлся их собственный физический труд. Некоторые, например Альваро Флорес Эстрада, защищали систему залогов, связанную с долгосрочным гарантированным владением на правах аренды, которое, возможно, позволяло растянуть расходы на длительный период; однако при текущем положении дел прибыль доставалась богатым и владельцам ценных бумаг. Они могли платить облигациями, которые котировались ниже номинала. Процедуры оценки были не столь уж и плохи, однако бумажные деньги вместо монеты открывали широкие возможности для спекуляций, причем такого размаха, который в истории Испании больше не отмечался.

Экономическая цель массового перехода земли из общественного пользования в неограниченное индивидуальное заключалась в создании конкуренции, которая обеспечила бы расширение пахотных земель и позволила повысить производительность труда. Мечта оказалась несбыточной, как и в случае с предполагаемым перераспределением, которому так громко противились те, кто надеялся на нем нажиться. Продали около десяти миллионов гектаров, это 20% общей площади земли в стране и 40% площади пахотных земель. Большие участки, принадлежавшие церкви или короне, которые не удалось пустить в оборот ранее из-за недостатка средств, отдали под запашку частным собственниками, искавшим способы максимально увеличить прибыль от своих инвестиций. Производство сельскохозяйственной продукции (злаков на двух месетах и вин в периферийных регионах) расширялось, особенно в середине века, превосходя по темпам рост населения (с 11,5 млн. человек в начале XIX столетия до 18,6 млн. к концу века), до такой степени, что в третьем квартале века Испания могла сама себя прокормить и экспортировала довольно большие объемы пшеницы.

Рост производства стал, без сомнения, последствием расширения земель под пашни и увеличения спроса. Однако никакого улучшения производительности не наблюдалось: в действительности урожайность злаков на гектар снизилась. Неплодородная земля использовалась для получения краткосрочной прибыли, без вложения средств. Кризис конца столетия, когда эффект отмены ограничений на наследование перестал сказываться и испанской пшенице пришлось конкурировать с более дешевой продукцией дальних стран, подчеркнул слабую капитализацию экономики и обнажил реальное состояние производства, которое расширялось лишь за счет высоких протекционистских пошлин. Итогом был рост цен, который еще сильнее снизил стандарты жизни и ослабил положение экспортеров.

Можно сказать, что социальным и экономическим потенциалом роста и стабильности в сельском хозяйстве и в испанской экономике в целом пожертвовали ради сиюминутного пополнения обнищавшей казны, а люди обеспеченные и власть имущие воспользовались ситуацией, чтобы приобрести массово отчуждаемое национальное достояние по выгодной цене. Когда карлизм был побежден, королеве Марии Кристине и ее дочери Изабелле II пришлось посулами, титулами и наградами формировать новый союз короны и знати против низших слоев населения, которые, что не удивительно, вновь начали возмущаться несправедливостью своего положения. Они были беззащитны против безграничной власти сеньоров, а ныне бедные крестьяне и безземельные рабочие оказались заложниками аграрной системы, которой вечно не хватало средств по причине доступности дешевых рабочих рук.

Пересмотр системы власти

Новый баланс сил, сложившийся в середине XIX столетия (родовая знать, нувориши от промышленности и торговли, чиновники), оказался продолжительным. Он основывался на веках неоспоримой социальной и экономической гегемонии, и разбогатевшие «выскочки» охотно скупали земли и дворянские титулы или заключали взаимовыгодные браки. Землевладельческая аристократия наслаждалась реальной властью и не желала поступаться последней в пользу новой элиты из сфер, не связанных с сельским хозяйством. Закон 1837 года, который избавил землевладельцев от необходимости доказывать титулатуру, стал первым законом либерального кабинета. Вскоре последовал подъем экономики (расширение банковской деятельности, строительство железных дорог и различных рудников и копей), что сулило нуворишам новые богатства и высокий социальный статус. Текст 1822 года, опубликованный каталонским историком Хосепом Фонтаной, показывает со всей откровенностью симбиоз между производителями хлопчатобумажных изделий в промышленной Каталонии и производителями зерна из Кастилии, Эстремадуры и Андалусии (там применялось богарное земледелие). Когда американские колонии отделились, каталонские производители все больше стали зависеть от рынков полуострова: «Разве не естественно, что мы должны есть кукурузу, выращиваемую нашими братьями, чтобы они могли употреблять наши фрукты и промышленные товары?» И таким образом две главных области экономической активности сомкнулись в объятиях, которые не предусматривали конкуренции и тормозили развитие. Те, очень и очень немногие, кто намеревался продолжать модернизацию страны на основе политических и экономических свобод, умолкли под натиском консерваторов (las fuerzas vivas), которые, глядя на Францию, видели лишь разруху и опустошение. Они прогнозировали схожую участь для Испании, если не будут заложены прочные основы новой государственности.

АРМИЯ

Новый истеблишмент не терял времени и привлек военных к управлению государством. Задача была очевидной и требовала срочных мер: распад Senorios jurisdiccionales оставил большую часть страны без власти, и первая половина XIX столетия отмечена существенным приростом числа крестьянских волнений, хлебных бунтов и прочих мятежей и выступлений.

Светские и духовные правители, которые вершили правосудие, собирали налоги, ведали назначением на должности на собственной территории с незапамятных времен, не раз оказывались в заложниках у недовольных. Посему возникла насущная необходимость в формировании новой власти в условиях гражданского общества, власти, которой подчинялись бы все подданные королевства. Если учесть те неблагоприятные обстоятельства, которыми сопровождалось рождение новой власти, можно без преувеличения сказать, что предпринятые попытки были весьма примечательными, а результат способна была обеспечить только армия.

Положение армии было весьма благоприятным и ко многому обязывало. Во-первых, высшее дворянство всегда было представлено в верхних эшелонах командования. Герильерос, которые отличились в годы войны с Францией, возможно, представляли собой радикальный элемент, однако какие бы идеологические различия не существовали внутри армии в первые десятилетия XIX века, они легко улаживались — как показало примирение в Вергара Эспартеро и Марото в 1839 году, открывшее карлистам дорогу в регулярную национальную армию. Военные, или, во всяком случае, высшие чины этого периода (Эспартеро, Марото, О'Доннелл, Нарваэс, Прим, Павия, Мартинес Кампос, Примо де Ривера, Серрано, Топете), выступали арбитрами испанской политической жизни.