Читать книгу "Правый пеленг - Иван Черных"

– Точно, Ваня, пахнет аптекой. Для тебя ж лекарства ношу.

Агеев громко и искренне захохотал. Серебряный покусал губу.

– Коль носишь, дай тогда таблеточку, а то что-то внутри горит…

В это время в световом пятне от окон столовой появился подполковник Меньшиков. Начштаба запоздало скомандовал:

– Становись!

Не прошло и минуты, как полк выстроился ровной, плотной «коробочкой». Меньшиков зачитал приказ Верховного главнокомандующего, поздравлявшего личный состав с 24-й годовщиной Красной армии, и Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении летчиков, штурманов, воздушных стрелков и стрелков-радистов орденами и медалями.

– А теперь прошу на праздничный ужин, – пригласил жестом в столовую подполковник.

Дверь открылась, строй мгновенно рассыпался, и Туманов, словно увлеченный водоворотом, оказался в проеме. Он расставил локти в сторону, чтобы не надавили на поясницу, и его внесло в залитый светом зал со сдвинутыми буквой «П» столами, накрытыми белыми скатертями и заставленными закусками, графинами, стаканами.

Серебряный взял Александра под руку:

– Сядем рядом.

– Экипажем, – уточнил сзади Сурдоленко.

Так и сделали. Серебряный сел справа от командира, Сурдоленко и Агеев – слева, чтобы поменьше пикировались.

На самое видное, центральное, место Меньшиков провел женщин. То ли их необычный наряд – они были в вышитых русскими узорами белоснежных кофточках, на плечах – цветастые платки, – то ли Александр давно не видел женщин, они показались ему премилыми, несмотря на обветренные, загорелые по-летнему лица – весь день на ветру да на морозе.

Меньшиков подождал, пока все уселись и стук стульев и гул голосов затих, попросил наполнить стаканы.

– Товарищи, – сказал он, окидывая всех взглядом. – Сегодня у нас особенный день. Особенный не только потому, что отмечаем двадцать четвертую годовщину нашей славной Красной армии; сегодня мы и чествуем наших героев-однополчан, удостоенных высоких правительственных наград. Особенный и потому, что рядом с нами сидят замечательные женщины-труженицы, наши русские красавицы, заставляющие хотя бы на миг забыть о войне и обратить внимание на то, что на дворе уже весна. Весна, несущая нам тепло, цветы, волнения, чисто человеческие земные радости.

Я поднимаю этот стакан за то, чтобы весна принесла нам и самую желанную, самую большую радость – победу! Чтоб мы вот так собирались не только по праздникам, но и по выходным, чтобы слово «война» ушло в небытие и чтобы вместо выстрелов пушек мы слышали только выстрелы бутылок шампанского. За победу, товарищи!

8

24/II 1942 г….Боевые вылеты не состоялись по метеоусловиям…

(Из боевого донесения)

Меньшиков, распростившись с гостями и посадив их в крытую грузовую машину, предназначенную специально для перевозки людей, неторопливо зашагал в штаб. Настроение было превосходное, спать совсем не хотелось, несмотря на то что встал он рано и целый день мотался по аэродрому, проверяя, как идет ремонт и профилактические работы на самолетах. Надо было как можно эффективнее использовать нелетную погоду, более тщательно осмотреть бомбардировщики, устранить большие и малые дефекты. Обсуждал с командиром БАО план проведения торжественного вечера. Все прошло как нельзя лучше – и подчиненные, и гости остались довольны. И погода как по заказу выдалась: туман дал людям отдохнуть, привести технику в надлежащее состояние – в напряженных боевых делах не до всего доходили руки.

А ветер все усиливается, гонит, рвет туман; вон уже и огоньки папирос метров за сто видны, силуэты домов, деревьев просматриваются. К утру может окончательно распогодиться, и поступит команда на разведку или на бомбежку.

У штаба Меньшикова встретил дежурный по полку и доложил, что происшествий не было, личный состав после торжественного вечера отправился на отдых.

– Пришлите ко мне шифровальщика, – попросил Меньшиков и направился к себе в кабинет – маленькую комнатенку с легкими деревянными перегородками.

Здесь было тепло, тихо и умиротворяюще спокойно. Меньшиков снял реглан и, откинувшись на спинку стула, сладко потянулся, чувствуя, как по телу разливается приятная истома. Все-таки он здорово устал: восемь напряженных месяцев войны с недосыпаниями, недоеданиями, с постоянными волнениями и переживаниями. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются, а сколько их сгорело в воздушных боях, на боевом курсе и над целью, когда кругом полыхали разрывы снарядов; да и на земле, когда в доли секунды приходилось принимать ответственнейшие решения, от которых зависели судьба и жизнь близких ему людей. Потому и во сне он не знает покоя, просыпается через каждые полчаса, как бы ни устал, как бы ни намаялся… Один лишь день передышки, а как легко, как благостно на душе! Еще и оттого, что наконец-то от Зины пришло письмо. Она с дочуркой в Ташкенте.

Минут через пять вошел шифровальщик, немолодой подтянутый старшина, и положил перед командиром папку с поступившими за день секретными документами.

Подполковник расписался в журнале и, отпустив старшину, углубился в бумаги. Здесь были приказы и директивы, инструкции и шифрограммы – документы срочные и важные, одни из которых следовало изучить и запомнить, по другим принять срочные меры. Меньшиков так зачитался, что не заметил, как перевалило за полночь. От дела его внезапно оторвал гул самолета. Кого это в такую погоду нелегкая носит? Он взглянул на часы – ого, второй час! Снял трубку и позвонил на КП дежурному по полетам. Хотя погода была нелетная, аэродром находился в полной готовности к приему и выпуску самолетов.

– Так точно, товарищ подполковник, гудит, – подтвердил дежурный по полетам. – Наверное, блуданул, бедолага, пытается пробить облака, а они метров сто, не выше.

– Не немец?

– Похоже, наш, Ли-2.

– А ну дай прожектор вертикально, может, световое пятно увидит.

– Есть. И ракету на всякий случай пульну.

– Давай. Я у себя в кабинете.

Меньшиков положил трубку, но документами заниматься уже не мог: самолет не давал покоя. Выглянул в окно и увидел, как голубовато-дымчатый луч, словно столб, уперся в косматое покрывало, плывущее над аэродромом в семидесяти – ста метрах. Гул самолета будто бы пропал. Подполковник открыл форточку – тишина. Но чуть погодя издалека, словно с того света, донесся еле уловимый, с натужными перерывами стон моторов – самолет набирал высоту. Стон усиливался и перешел в монотонное крепнущее завывание. «А ведь это “хейнкель”, – определил подполковник. – И, похоже, снижается – заметил световое пятно».

Минуты через четыре вдруг из облаков в сторону прожектора полетела желтая ракета. Меньшиков обрадовался – наш. В эту ночь желтая ракета служила опознавательным знаком «Я свой».

Дежурный по полетам дал ответную ракету – «Принимаем». Самолет включил аэронавигационные огни и стал заходить на посадку. Зазвонил телефон, Меньшиков снял трубку: