Читать книгу "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев"

Что касается его тогдашней жизни в свободное от воровской профессии время, из различных отрывочных упоминаний в следственных делах известно, что в Москве он проживал в различных местах, но всегда в компании с «товарищами». Так, около 1737 года Андреян Соколов видел Каина играющим с другими «мошенниками» в карты и зернь «на Царицыном лугу под мостом»[243]. Скорее всего, по летнему времени воры не только собирались здесь для развлечений, но и жили. Зимой Каин ночевал в различных съемных хибарах и углах. Например, известно, что одно время он снимал «избу» «за Москвой-рекой в Нижних Садовниках» вместе с другими преступниками, в частности с Петром Ачкой. Потом он жил в Зарядье у заплечного мастера Алексея Иванова сына Крючка в компании с вором Михаилом Киской, а возможно, и с другими «коллегами». Нередко Каин посещал воровские притоны слепого нищего Андрея Федулова в Зарядье и солдатской жены Марфы Дмитриевой на Москворецкой улице[244]. В общем, как многие другие московские воры, Каин вел кочевой образ жизни, постоянно меняя места обитания.

Что произошло с ним дальше, мы уже знаем. 28 декабря 1741 года Каин совершил поступок, который явился третьим поворотным пунктом в его жизни: сразу после объявления в московских храмах милостивого манифеста Елизаветы Петровны о прощении преступников он явился в Сыскной приказ с повинной и изъявил желание помочь арестовать всех его «товарищей». Проявив на этом поприще особую ревность и энергию, двадцатилетний Каин в 1742 году получил прощение вин и стал штатным доносителем Сыскного приказа. Эту должность он занимал до 1749 года, когда вновь попал за решетку — на этот раз, видимо, навсегда.

Обо всех этих событиях подробно повествуется в других главах нашей книги. Теперь же обратимся к сюжету, на который раньше почти не обращалось внимания. Дело в том, что к «доносительскому» периоду жизни Ивана Осипова относится много документов, содержащих массу интересных сведений о его повседневной жизни.

Уже находясь под следствием, сидя под караулом в московской полиции, бывший доноситель Сыскного приказа на одном из допросов рассказал: «Как де прошлого 1748 году присланы были с парусной фабрики подьячей с салдаты для взятья ево, Каина (в связи с тем, что в его доме укрывались беглые «фабричные». — Е.А.), и, взяв ево, повели было, токмо де он, Каин, убоясь с ними итьти, дабы ево не убили, вышел из двора своего и вырвался у них из рук и, зброся с себя сертук и шляпу, бежал и закричал: „Дай дубья!“, — чтоб они ево не поймали, на которой крик прибежали прилучившияся в доме ево фабричной Степан Коробов, да салдат, да еще посторонние, а кто имяно не упомнит, и одного ис тех фабричных ударили раза два, и, видя то, вышеписанные присланные от него все разбежались, а сертук и шляпу да платок с перчатками, кои были в кармане, унесли с собою, и больше той драки никакой не было. А на другой день он, Каин, подал доношение в Сыскной приказ, в котором написал к своему оправданию, якобы те присланные с фабрики, не объявя ему никакого писменного указу, били и сняли суртук, в коем будто был данной ему ис Правительствующаго Сената с прочетом указ, написал напрасно, понеже де тот присланной подьячей указ о взятье ево ему объявлял и ничем ево, Каина, не били, и указу подлинного с прочетом в сертуке ево не было, а была только копия с того указа, а подлинной де объявлен им, Каином, в Главной полиции». Далее в документе значится помета: «…оной сертук, шляпа, перчатки и платок требован к следствию от той канторы, но токмо не прислано без указу Адмиралтейской коллегии»[245].

Благодаря этим показаниям мы располагаем уникальными сведениями о внешнем виде доносителя Ивана Каина: по городу он щеголял в сюртуке, шляпе и перчатках, носил в кармане платок и, самое главное, копию сенатского указа о том, что ему следовало оказывать «вспоможение». По другим источникам известно, что руку доносителя украшал «перстень серебреной вызолоченой с одним большим алмазом», который он выиграл у бежецкого помещика, отставного аудитора московского флота Василия Афанасьевича Милюкова[246].

Эти детали, которые для современного человека могли бы показаться мелочами, в XVIII веке, когда одежда являлась существенной социальной характеристикой, представлялись очень важными. Действительно, есть все основания полагать, что Каин стремился походить на важного чиновника: именно перчатками, платками и «шляпами немецкими пуховыми» доноситель «одаривал» служащих Сыскного приказа, стремясь заручиться их дружбой[247]. Вероятно, таковы были предпочтения московских чиновников, стремившихся отличаться от простого люда. Как мы видим, к этому стремился и сам Каин.

О высокой самооценке доносителя говорят и документы, свидетельствующие о его отношении к некоторым категориям горожан — рядовым солдатам, купцам, оброчным крестьянам. Так, 10 марта 1747 года в контору Главного комиссариата обратился подпоручик Смоленского пехотного полка Иван Трусов с доношением: «…команды де ево салдаты Яким Милюков, Петр Алеев шли с квартир своих для принятия… вещей, и наехал на них у Варварских ворот московской сыщик Иван Каин с салдатом и закричал команды ево, подпорутчика, на салдат, что б шли з дороги. И они ему напротиву того, шет возле одной стороны, сказали ш только: „Господин, дорога велика!“ И он, Каин, осердясь, что противно ему бутто бы показалось, поехал по дороге и стал грозить, что приметны будут. И, несколько отъехав, против церкви Варвары Христовой мученицы, выбежав ис-под горы с многолюдством, и били оных салдат смертным боем, и при том же говорил оной сыщик Каин, что б били до смерти. И, выхватя на дороге у мужика лопату, которою огребал снег, и бил оного салдата из своих рук, и отбил у оного салдата Милюкова рукавицы и платок гарнитуровой, да у салдата ж Алеева шапку зеленого кармазану круглая»[248].

В апреле 1747 года на Каина бил челом в Московской сенатской конторе купец 2-й гильдии Емельян Григорьев сын Юхотов в том, что 23 марта в его отсутствие Каин с солдатами и товарищами «без всякого приказного вида» ворвался в его дом якобы для сыска беглого человека, избил его наемных работников и «чинил разорение»: «…растащили у меня десять [шкур] оленей деланных, цена тридцать рублев; десять замшей, цена двадцать рублев; два гнезда рубах пестрединных синие с порты, цена два рубли… два окорока, которые повешены были в чердаке». Двоих работников Юхотова Каин связал и повел с собой для сыска хозяина. Они привели доносителя ко двору протоколиста Судного приказа Ивана Плавильщикова, где сидел в гостях купец. Но туда доноситель уже ворваться не посмел, а, «не доехав двора вышеписанного Плавил[ь]щикова, остановясь, послал от себя… спросить про вышеписанного Юхатова, у него ль, Плавильщикова, он имеется, которой де, постучась у ворот двора ево, Плавильщикова, о том спрашивал, на что де ему сказали, что оного Юхотова в том доме не имеется»[249].