Читать книгу "Большая книга ужасов 2018 - Роман Волков"

«Какого черта! Как я умудрился увязнуть в этой школьной бытовухе? Если бы мне в институте кто-то сказал, что в три-дцать два я все еще буду прозябать в гимназии, даже в такой интересной, я бы расхохотался. Я-то был уверен, что способен на большее. А теперь придумываю какие-то дурацкие сценарии для детских утренников, в которых Кощей будет весить две тонны. Ну ведь бред же! Кощей – олицетворение смерти, повелитель загробного мира. Да как он может быть толстым? Он должен быть худым, как скелет… Хотя завуч права – гадостным характером Личун подходит как никто. Его бы следовало подальше от детей держать, с таким-то «педагогическим талантом». Ладно, – одернул Инюшкин сам себя, – нечего валить с больной головы на здоровую. Не Виталий Алексеевич виноват в том, что я увяз в этом болоте. И никто меня здесь, по сути, и не держит… кроме собственных сомнений и страхов. Старею, что ли? Раньше они меня так не доставали».

Дмитрий Николаевич поглубже засунул озябшие руки в карманы пальто, а перед глазами стали проноситься картины триумфального выступления литфака на фестивале «Студенческая весна». Инюшкин тогда был еще совсем молодой, зеленый и бесстрашный. Без очков и седых волос в буйной шевелюре. В то время казалось, что ничего невозможного нет и если захотеть, то любая цель окажется достижимой.

На той «студвесне» они отчаянно бились с факультетом физического воспитания за призовые места. У спортсменов были шикарные танцевальные и гимнастические номера. Тут с ними тягаться даже не стоило, хотя филологи все равно старались. Выступления естественно-географического факультета, где, кстати, учились его нынешние коллеги, Виталя Личун и Лена Суханова, еще один преподаватель биологии, тоже хорошо запомнились. У них были просто уморительные пародии на геологов-исследователей, туристов и романтические песни о путешественниках. Странно, в ту пору Личун не был таким истериком, как сейчас. Хотя и тогда больше напоминал разъевшегося медведя. Лена рассказывала, что многие номера их факультета делались с его горячим участием. Куда же теперь делся этот энтузиазм? Ведь Виталик совсем не дурак, да и чувство юмора у него имеется… имелось. «Сейчас кажется, что я помню совершенно другого человека». От этой мысли на душе Инюшкина стало совсем погано, потому что она логично тянула за собой вопросы, на которые отвечать не хотелось: «А я сам? Я сам-то разве такой же, как раньше?»

На том фестивале литфак все-таки победил. И с большим отрывом, потому что их истории всегда были интересными, острыми, артистичными. В конце концов, не напрасно же именно из литературного факультета Пензенского педагогического университета вышли такие молодые монстры сцены, как Павел Воля, диджей «Камеди Клаба» Антон Антонов… Для себя Дмитрий Николаевич тоже видел совсем другое будущее: яркое и грандиозное, похожее на «дорогу из золотого кирпича», как он сам его называл. Но практика в Четвертой школе почему-то превратила все его грандиозные планы в пустой звук, затянула, стала его жизнью. Как? Когда? Почему? Ведь он даже не заметил момента, когда все его стремления стали ограничиваться планами на завтрашние уроки и внеклассные занятия.

В последнее время Инюшкин все чаще задумывался над тем, что пришла пора кардинально менять жизнь, если он хочет добиться в ней чего-то большего.

– Сдам эту дурацкую елку и пошлю школу ко всем чертям. Иначе отсюда не выбраться. – тихо произнес Дмитрий Николаевич и упрямо сжал губы.

В очередной раз оглядевшись, он заметил, что, погруженный в свои невеселые думы, снова промахнулся и оказался теперь перед дверями библиотеки. Она располагалась у входа в подвал, где были раздевалки и кабинет труда мальчиков. Из-под двери пробивался свет, и учитель удивленно приподнял брови: время было уже позднее, кто же это возится там среди ночи?

– Вечер добрый, – приоткрыл он незапертую дверь.

– Добрый, добрый. Заходите скорее внутрь, в коридорах скозняк – аж с ног сбивает.

По голосу Инюшкин узнал Ольгу Николаевну Маркову – школьного библиотекаря. Она вышла из-за книжного стеллажа и приветливо посмотрела на неожиданного гостя. Ольге Николаевне было лет сорок, и она совсем не утратила женского очарования.

– Что это вы полуночничаете? – улыбнулся учитель, плотно прикрывая за собой дверь. В библиотеке было немного теплее, пахло бумагой, пылью и канцелярским клеем.

– Книги, журналы разбираю. Приказано до Нового года навести порядок, а времени уже немного осталось. А вы что же?

– Да праздничный утренник готовлю.

С Ольгой Николаевной у Инюшкина сложились хорошие, даже можно сказать – слегка приятельские отношения. С ней было интересно поговорить, обсудить школьные дела, ну и конечно, новинки литературы, классиков. Домой учителю литературы все так же идти не хотелось – было страшновато снова рухнуть в депрессивное болото и до утра заниматься бесполезной археологией, копаясь в собственных недостатках. Так что он даже не успел подумать, как услышал свой голос:

– Давайте я вам помогу.

– А утренник?

– На сегодня я с ним уже покончил – голова отказывается работать. Но руки еще могут.

– Тогда не откажусь. Тут еще мороки на сто лет вперед, так что милости прошу. Только пальто на вешалку повесьте, а то испачкаетесь – тут местами очень пыльно. Да и сами книги…

Инюшкин последовал ее совету и, поеживаясь, пошел в тот же угол, где хозяйничала Маркова. Работа у них спорилась на удивление быстро. За неспешной болтовней время летело незаметно, и книжные стопки выстраивались аккуратными рядами. Подойдя к очередному шкафу, Дмитрий Николаевич заметил, что тот гораздо старше своих собратьев:

– А это у нас что за музейный экспонат?

Библиотекарь вынырнула из соседнего прохода между стеллажами и усмехнулась:

– А, этот? Вы почти угадали. Он в библиотеке еще с тех пор, когда школа была реальным училищем. Ее же открыли еще в 1888-м. Вот примерно с тех времен тут и копятся всякие документы, книги и прочие ценности. Что-то жгли, что-то нет. Сюда все преподавательские архивы кидали, как-то уж так повелось, в кладовку – она как раз за этим шкафом, как мне предыдущий библиотекарь говорила. Надо бы этот схрон открыть да разобрать, только руки все никак не доходят.

Инюшкин заглянул в щель за шкафом:

– Там, наверное, и музейные вещи есть.

– Конечно. Я несколько лет назад туда заглядывала, когда в библиотеке перестановку делали. А потом какой-то умник воткнул сюда шкаф и дверь загородил. Ну а мне, сами понимаете, таскать его не по силам. Вот все так и тянется. Никому эти материалы не нужны оказались – музейные они там или нет.

Дмитрия Николаевича стало разбирать любопытство:

– А что там хранилось, не помните?

– Ой, да откуда – столько лет прошло. Записи старых педагогов, дневники, учебные материалы, ну и книги, конечно. Точнее, увы, не скажу. Но там, наверное, лет за сто, не меньше, всякого добра. Только разбираться с ним некому – у меня у самой дел невпроворот. Просила помощника, директор сказал: попозже. Так это «попозже» и тянется.