Читать книгу "Призрак Канта - Татьяна Устинова"

Меркурьев подошёл и потянул дверь на себя.

Она распахнулась, и он заглянул внутрь.

В полутьме сразу трудно было что-нибудь разобрать. На полу валялись какие-то ящики, должно быть, из них складывали костёр. В углу бревно, вынесенное когда-то морем и притащенное с пляжа. Видно, какая-то весёлая компания тут отдыхала. Нужно быть осторожным — битое стекло, железки, кучи дерьма, всего этого наверняка здесь в избытке!

Меркурьев постоял, привыкая к полутьме, потом негромко сказал:

— Эй!..

Отсыревшее эхо ответило глухо и негромко:

— Эй…

Василий Васильевич пошёл вдоль стены, обходя доски и ящики, и добрался до винтовой лестницы с отломанной секцией перил. Лестница по кругу уходила в высоту.

Подняться или нет?…

Там, наверху, делать нечего — площадка, скорее всего, давно разрушена, хорошо, если можно просто выйти и постоять. Да и подниматься наверняка небезопасно, лестница уж больно старая.

Василий Васильевич, размышляя таким образом, медленно и натужно поднимался по ступеням. Через каждые десять ступеней он делал перерыв, чтобы ноги немного отошли и снова начали слушаться.

Поднимался он долго и непрерывно ругая себя — куда его понесло, зачем?…

Чем выше, тем целее были ступени, и перила уже не торчали обломанными ржавыми зубьями. Кое-где покосившиеся, они тем не менее плотно сидели в каменных гнёздах. Василий Васильевич несколько раз тряс их, проверяя прочность, потом взялся изо всех сил, помогая себе забираться.

Сверху уже слышались отчётливые крики чаек и протяжный, тоскливый шум ветра.

Лестница заканчивалась каменной площадкой, на которой не было ни мусора, ни птичьего помёта. В середине площадки возвышалось нечто, напоминавшее круглую колонну — там, должно быть, горел огонь, когда маяк ещё действовал, предупреждая корабли об опасной близости берега.

Василий Васильевич, с трудом дыша, подумал, что берег не всегда бывает спасительным, иногда наоборот: близость берега означает гибель корабля. Так странно.

Опираясь рукой о каменный выступ, Меркурьев шагнул на площадку.

Здесь сильно дуло, ветер свистел в старой кладке. Пересиливая себя, Василий Васильевич выглянул за парапет. Земля казалась далёкой и неприветливой — камни, песок и больше ничего. Море, потемневшее за время, что он взбирался наверх, дышало грозно, невесть откуда взявшиеся волны били в каменное основание маяка, пена взлетала высоко, вода обрушивалась на стены и фундамент, и волны продолжали наступление.

Василий Васильевич поёжился, до того неуютным и грозным был мир, открывавшийся отсюда.

Зачем сюда понесло Ванюшку, да ещё среди ночи, да ещё в сильном подпитии? Как он одолел лестницу? По крайней мере, у него должен был быть с собой мощный фонарь, но когда тело осматривали, никакого фонаря при нём не нашли!.. Меркурьев всё время был рядом и точно знал, что нашли, а чего не нашли.

Нужно спускаться. А то унесёт прямо в море.

Лёгкие ажурные облака на горизонте собрались в набрякшие сизые тучи, сквозь край тревожно просвечивало солнце, ещё не окончательно сожранное небом.

Нужно уходить.

Василий Васильевич повернулся, чтобы начать спуск, ещё раз окинул взглядом площадку и заметил за поворотом круглой башенки нечто странное, задержавшее его внимание.

Повернувшись плечом к ветру, он сделал шаг, другой — и остановился.

Привалившись к башенке спиной, на площадке сидела Антипия. Голова у неё свесилась набок, глаза были закрыты. Белые одежды вздымал и трепал ветер.

— Ёрш твою двадцать, — очень тихо сказал Василий Васильевич.

Преодолевая ветер, он подобрался к ней, сел на корточки и взял её за подбородок.

Голова качнулась и перевалилась на другую сторону. Кожа была холодной.

Убита?…

Меркурьев схватил её за руку, тоже абсолютно холодную и безжизненную, и стал щупать пульс, но он не умел это делать и ничего не нащупал.

Тогда он схватил её за другую руку и стал искать пульс там, и тоже ничего не нашёл. Он принялся трясти её за плечи — голова моталась из стороны в сторону.

Как долго это продолжалось, он не знал, ему было так страшно, как никогда в жизни, и он пропустил момент, когда она открыла глаза.

Секунду назад Антипия была абсолютно, непоправимо мёртвой, и вдруг оказалось, что она смотрит на него.

— Ты что?! — заорал Меркурьев, когда обнаружил открытые глаза. — Чего ты здесь расселась?! Делать больше нечего?!

— Я… упала, — выговорили её губы. — Кажется.

— Куда, твою мать, ты упала?!

Она пошевелилась и отстранила его руки — он всё продолжал её трясти.

— Ударилась, — сказала она с трудом. — Головой. Или нет?

— Головой, мать твою, ты при рождении ударилась!..

Она задвигалась, встала на четвереньки и свесила голову, которой, по его мнению, ударилась про рождении.

— Больно, — пожаловалась она сквозь завывания ветра. — Как это я так…

— Кто тебя ударил?

— Никто не ударял. Я потеряла равновесие и упала.

— Дура! — рявкнул Василий Васильевич. — Вставай, пошли вниз!

— Сейчас.

— Не сейчас, а вставай!..

Он стал поднимать её, и вначале из этого ничего не выходило — ноги у неё словно выворачивались, — а потом получилось. Она поднялась, наваливаясь на него всем телом, и немного постояла, приходя в себя.

— Нужно спускаться, — продолжал орать Василий Васильевич. — Давай, шевелись!

Очень мешали её летучие одежды, они мелькали, путались, закручивались, Меркурьев, рыча от злости, то и дело отталкивал от себя тряпки.

— Заправь куда-нибудь хвосты! Мне ничего не видно!..

— Они не заправляются.

— Да-а-а! — проорал Меркурьев. — Сари — лучшая одежда на земле, я в курсе! Соберу всё и сожгу к чёртовой матери!..

По лестнице он шёл спиной вперёд и вёл её за обе руки. Она наклонялась к нему, делала шаг, и Меркурьев её подхватывал. Так они шли очень долго. От усилий он весь заливался потом, который попадал в глаза и затекал в рот.

Когда он почувствовал, как под ногой хрустнула деревяшка, не поверил своим ушам. Разломанные ящики были только в самом низу, и хруст означал, что они добрались!..

Антипия сошла с последней ступени, Василий Васильевич отпустил её, наклонился и упёрся руками в колени, стараясь отдышаться.

Снаружи грохотал ветер и ревело море.

— Что ты там делала? — спросил он, не разгибаясь. — Кто тебя ударил?

— Никто, — проблеяла вещунья. — Я стояла, смотрела вниз. Потом мне что-то показалось, я повернулась, наверное, слишком резко… Упала и стукнулась.