Читать книгу "На подступах к Сталинграду - Александр Филичкин"

От громкого шума он перестал что-либо слышать. Его мысли смешались и превратились в набор ничего не значащих звуков. Затем одна мина врезалась в ящик, полный снарядов.

Все тяжёлые «чушки», а их оставалось больше десятка, детонировали от попадания. Гром объединённого взрыва оказался настолько ужасным, что Павел лишился сознания. На месте окопа с боеприпасами возникла воронка диаметром в десять-одиннадцать метров, а над вершиной холма поднялись клубы пыли размером с огромную тучу.

Поняв, что покончили с пушкарями, фрицы прекратили палить по высотке. Навели миномёты на бугор пехотинцев и немедленно открыли ураганный огонь. Два удара были просто пристрелочными и, как всегда, ушли «в молоко».

Унтер-офицеры внесли кое-какие поправки. Хлопнуло несколько залпов, и десятки снарядов обрушились на советских солдат. Мины проутюжили небольшой пятачок. Мощные взрывы покрыли его множеством глубоких воронок и сровняли с землёй остатки окопов.

Фашистские офицеры посмотрели в бинокли из кювета дороги. Убедились, что на месте позиций врага осталась лишь горелая почва, и, наконец, облегчённо вздохнули. Поднялись с пыльных обочин и выбрались на узкую дамбу.

За ними полезли все остальные стрелки. И те и другие были испачканы в болотной грязи так, что было трудно понять, чья на них форма. То ли советская, то ли немецкая, то ли чья-то ещё.

Несмотря на свой ужасающий вид, фельдфебели стали орать во весь голос и отдавать команды чумазым солдатам. Те тотчас засуетились. Кинулись к горящим машинам и начали тушить пламя там, где это было возможно.

Таскали уцелевшими вёдрами воду из-под откоса. Забрасывали огонь пылью с землёй и собирали всё, что ещё не сгорело и могло пригодиться. В первую очередь искали боеприпасы и шанцевый инструмент: ломы и лопаты, топоры и кувалды, пилы и тросы. Складывали всё на обочинах и готовились к ремонту моста.

Ещё накануне стрелки получили приказ с ходу форсировать реку. Пройти на восток так далеко, насколько возможно. Прорваться в глубь обороны врага и ударить в тыл советским войскам, защищавшим переправы у Дона.

Сначала всё шло так, как предусматривал план наступления, но потом они оказались на узенькой дамбе, где попали в засаду. Хорошо, что в колонне имелась мощная рация. В начале обстрела радисты связались со штабом и сообщили о своём положении. О том, что танки горят один за другим, а гауптман panzersoldat приказал долго жить вместе с головным «Т-4».

Оберст долго ругался и грозил разжаловать всех живых офицеров, если они сорвут операцию. Затем полковник слегка успокоился. Немного подумал над бедственным положением мотострелков и обещал отправить им на подмогу новый отряд.

Сказал, что, к сожалению, не может послать авиацию, она сейчас бомбит Сталинград, и у Люфтваффе нет ни одной свободной машины. Поэтому они должны сами справиться с дикими скифами. Несмотря на большие потери, форсировать реку. Окопаться на том берегу и ждать подкреплений.

Оставшийся в живых командир мотострелков выслушал крепкий разнос, но сдержал бушевавшую в нём гордость прусского воина. Обер-лейтенант не стал возражать. Обещал сделать всё, что только возможно, и отключил микрофон.

Главное, что свой долг он уже выполнил. Сообщил в штаб о провале похода по советским тылам и узнал о том, что помощь должна появиться с часу на час. В том, что она подойдёт, у него не возникало сомнений. Раз полковник сказал, значит, так всё и будет.

Сейчас дан новый приказ, и если он снова провалит задание, то с ним поступят очень сурово. Разжаловать его не разжалуют, а вот перевести в штрафной батальон, номер которого начинается с цифры «500», это здесь запросто.

Таких батальонов на фронте хватает с избытком. Причём отправят туда не меньше чем на три долгих года, а то и на пять. Тогда прощай повышение в офицерских чинах, отпуск домой и прочие радости воинской службы.

Ротный крикнул фельдфебелям, чтобы они шевелились. Те стали орать ещё громче. Солдаты и другие чины, что чуточку выше простых рядовых, схватились за шанцевый инструмент. Подошли к обочине насыпи и спустились в болото. Увязая по пояс, а то и по грудь в мерзко пахнувшей жиже, они побрели к одиноким деревьям, торчавшим из низеньких кочек.

Выбрались на крохотный островок. Взялись за топоры и принялись валить тонкие кривые стволы, повреждённые зимними бурями и болезнями древесины. Очищать их от сучьев и веток. Распиливать на короткие слеги и волочить по грязи обратно к дороге. При помощи ржавых канатов вытаскивать на просёлок. Взваливать на уставшие плечи и, обходя кучи дымящейся стали, в которые превратились машины, нести к переправе. Все громко пыхтели и тихо ругались на проклятых славян, что не могли построить хороших дорог и железных мостов.

То ли дело в милой, добродушной Европе. Там они занимали страны одну за другой. Причём для этого не всегда вылезали из своих «Ганомагов». Просто въезжали в уютные города и шли выпить пива в ближайшем кафе. Никто в них не стрелял и даже не мог посмотреть на солдат косым взглядом. А что они видят в России? Дикость и грязь. Унтерменши проклятые!

Павел немного пришёл в себя. Попытался открыть глаза, но понял, что не может этого сделать. С испугом прислушался к своему организму и понял, что не чувствует боли от ранений. Значит, ему повезло. Вспомнил, что лежит в окопе ничком, и чуть-чуть успокоился. Просто он ткнулся носом в рукав гимнастёрки, вот и прижал веки так, что они не шевелятся.

Отметил, что нет ни разрывов, ни пулемётной стрельбы, а почва под ним не трясётся. Медленно поднял голову и почувствовал, как с неё струйками стекает мелкая пыль. Стараясь не задохнуться, он задержал дыхание. Выбрался из укрытия и, помогая себе руками, сел на рыхлую почву. Похоже, что это была земля, выброшенная из воронок.

Парень отёр лицо рукавом. Осторожно открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Некогда ровная площадка холма была усеяна ямами диаметром в метр. Причём так часто, словно здесь собирались сажать множество огромных деревьев. Но не в каком-либо порядке, а так, где придётся. Среди больших углублений лежали куски твёрдой глины, обломки жердей от навеса и клочья посеревшего сена.

Неожиданно для себя Павел подумал, что теперь он на собственной шкуре знает, что значит быть под миномётным обстрелом. Ведь сам бил по фашистам тяжёлыми «чушками» размером в восемьдесят два миллиметра.

Насколько он помнил, у фрицев они всего восемьдесят один, но это ничего не меняет. Сила взрыва ничуть не слабее. Да и расстояние их полёта почти то же самое. Разве что наши войска могут использовать мины врага, а советские им не подходят.

Отбросив никчёмные мысли, невесть зачем мелькавшие в черепе, парень продолжил осмотр. Ближе к обрыву, выходящему к дамбе, лежала воронка размером раз в десять-двенадцать больше, чем все остальные. Она продолжала дымиться и крепко вонять сгоревшим тротилом. Похоже, что здесь когда-то стояли ящики с боеприпасами.

Сразу за глубокой выемкой виднелась «дивизионка», покрытая слоем пыли толщиной в указательный палец. Она слегка покосилась на левую сторону, но казалась практически целой. Двое суток назад орудие стояло в маленькой роще, что накрыла артиллерия фрицев. После того налёта оно походило на новое, только что поставленное с завода, но и сейчас смотрелось нисколько не хуже.