Читать книгу "Исповедь четырех - Елена Погребижская"

Вот девочка в папиной рубашке и чужих левисах, Она зависает на неслышных другим голосах, Она заплутала в каменных лесах, как мустанги в её волосах, И она так непохожа на Люси в небесах.

А я бросаю мужа, сына и институт, Я играю на чужих гитарах то там, то тут, Ради чего? Ради кого? Разве меня здесь ждут? Я не стану отвечать — ответ был бы слишком крут.

Хей! Посмотрим на себя, разве мы дети цветов? Мы живем, не любя, мы боимся даже кустов. И ради чего-то, чем травят клопов. Твой друг тебя кинуть готов. Хей! Посмотрим на себя, дети цветов!

Из песни Умки «Дети цветов»

Говорят, что у эскимосов 32 слова, обозначающих «снег». То есть они различают 32 его вида. А для нас «снег» и «снег». Именно это я и говорю Ане, когда мы едем назад. И дальше говорю, что для меня пьяницы на первой скамеечке такие же, что и на второй, и что я ни за что не отличу, где плохие типы, а где хорошие хиппи, ну или бывшие хиппи, и что мой бэкграунд призывает все эти скамеечки обходить за километр. Аня искренне удивлена, как же, разве же ты не видишь. Я тоже искренне удивляюсь, что господа, раздавившие пузырь на скамейке, могут целовать руку и говорить о последнем альбоме Дилана. Я в итоге понимаю, что, говоря по-умному, мое восприятие стереотипно, а разница между скамеечками на самом деле принципиальная. Мы сидим на бульваре, и Аня говорит с глубоким сожалением таким:

«Мне не хотелось влипать в этот фильм, но я почему-то верю, что у тебя получится честный фильм, обычно получается такая попса и такая дрянь (на лице брезгливая гримаса), когда посторонние люди в это влезают. Это личное для всех нас, это очень не хочется вытаскивать на поверхность».

Очевидно, пора поговорить про хиппи.

Умка: Почему я сопротивляюсь теме про хиппи? По моему глубокому убеждению и вследствие многолетних наблюдений за окружающей средой, на самом деле ничего не меняется. Общество остается таким же, каким было, и люди не меняются по большому счету.

Я: Да.

Умка: Тем более противно, что те же самые люди, которые 25 лет назад подвешивали хиппанов за ноги и поджигали им волосы, те же самые люди проявляют к этой теме нездоровый интерес, потому что она немножко щекотливая, там же и наркотики, и свободная любовь, какое-то отклонение от общественных норм. Какой-то гаденький интерес, как на тему гомосексуализма, или проституции, или… какие еще бывают темы… каких-нибудь преступных кругов.

Я: Тебе не кажется, что прошло достаточно много времени, чтобы относиться к этому как к чему-то историческому?

Умка: Нет, ничего исторического в этом нет, это моя жизнь, — пока я жива, это жизнь не является исторической, она является современной. И обыватель остался абсолютно таким же, я как тогда я его не боялась, так и сейчас его не боюсь. Мне просто противен праздный обывательский интерес. А с тобой я, естественно, так подробно разговариваю, потому что у тебя не обывательский, но и не журналистский, а какой-то глубокий личный интерес. Мне это приятно, и именно поэтому я пытаюсь насколько можно открыто об этом разговаривать.

Мне приятно, действительно. Аня продолжает чеканить слова.

Умка: Те основы, на которых стояла вся цветочная революция 60-х, для меня до сих пор являются живыми действующими основами, на которых стоит вся моя деятельность и вся моя вообще голова, и вообще все то, как я строю свою жизнь. Мне на самом деле совершенно все равно, во что это на самом деле все превратилось. Я имею внутри себя вот эту основу. Такая же самая основа существует внутри ныне действующих старых музыкантов, которых никак не назовешь хиппи. Боб Дилан, Игги Поп, Кит Ричардс и многие другие. Преуспевающие западные музыканты. С огромными гонорарами, всенародным именем всемирным, но это люди, выросшие на этой почве. Я скромно надеюсь, что я делаю одно с ними дело. Меня не волнует, насколько это дело безнадежно. Конечно, оно безнадежно.

Я: Но это нормально.

Умка: Это нормально. Потому что никакой другой жизни, никаких других основ мне не известно. С момента достижения сознательного возраста я никакой другой основы для своей деятельности никогда не видела, то есть как только появилась эта основа, у меня появился глобальный смысл, в котором я до сих пор нахожусь и, надеюсь, буду находиться всю жизнь. Вот сейчас я сказана то, что я должна была сказать с самого начала. Я настаиваю на том, чтобы это было вот в таком вот виде.

И Аня рассказала, как первый раз попала в «Вавилон» (кафе «Аромат»). Прибежала девочка с ее курса Литинститута и сказала, что там, в «Аромате», сидят настоящие хиппи. Аня сказала: быть не может, пошли посмотрим.

Умка: Дальше сидели, тусовались, было очень скучно и непонятно было, в чем смысл сидения в этом кафе, кроме как сидеть и приобщаться к тусовке. Но выглядело все очень красиво, люди были невероятной красоты.

Я: А потом?

Умка: А потом я поехала автостопом первый раз.

Я: А куда?

Умка: В Питер, конечно. На как бы такую большую тусовку всесоюзную, слет или съезд хиппи в 79-м. Белые ночи, там все сидели на ступеньках Инженерного замка, пели песни, мне казалось, что там очень много народу, сотни человек. А потом я уже стала ездить стопом. Вообще, это было круто по-настоящему.

Аня довольно долго объясняла мне, что хиппи были альтернативой тому образу жизни, который «врал, что только он и бывает», всему этому унылому совку. А для юной натуры, жаждавшей свободы и красоты, хиппи были страшно привлекательны. На западе это и была основа молодежной культуры и сердцевина всей музыки, у нас этого как бы не было, а если было, то выдиралось, выкорчевывалось и затаптывалось. А что до музыки — то выбора не было, люби советскую эстраду, вон она какая душевная. На западе быть хиппи было совершенно нормально, как потом нормально перестать быть хиппи. А в нашем любимом государстве, если уж ты зарядился быть аутсайдером, то вряд ли будешь баллотироваться в президенты и через 20 лет.

Вот например, рассказывает мне Аня, в Америке — там хипповали все, ну почти все; то поколение, которое старше Умки на 10–15 лет, ходило на концерты Грейтфул Дэд, ездило автостопом, курило травку и тянулось к фрилаву. Теперь кто-то стал сенатором, этот бизнесменом, этот музыкантом, все нормально влились в общество, когда повзрослели.

Наши же создали закрытую систему, чтобы, может быть, уберечься от агрессивного совка и аппарата насилия. Система так и называлась «Система». Она связывала длинноволосых по всему Союзу. Можно было приехать автостопом в любой, в принципе, город, найти там хиппи, и тебя автоматом вписывали на ночлег к незнакомым, но своим людям. А может, и знакомым. Именно так до сих пор и ездит на гастроли Умка и ее группа. У Ани есть толстенная записная книжка, где мелким неразборчивым почерком записаны сотни телефонов по всей стране и дальше. Вот, кстати, кусочек райдера группы «Умка и Броневик», для иллюстрации: