Читать книгу "Дорога в СССР. Как "западная" революция стала русской - Сергей Кара-Мурза"

То, чего Запад боится, – это не самих идей, а тех чуждых и странных сил, которые за ними мрачно и угрожающе вырисовываются, обращая эти идеи против Европы. Большевистскими властителями тоже руководит настроение противоположения Западу. То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило. Между стремлениями славянофилов и евразийцев, между лозунгами панславизма и мировой революции разница лишь в методах, но не в цели и не в сути. Что касается мотивов и результатов, то все равно, будут ли призываться к борьбе славяне против немцев или пролетарии против капиталистов. В обоих случаях мы имеем дело с инстинктивной русской попыткой преодолеть Европу» [95].

Партии (от слова «часть») есть порождение буржуазных революций, когда сословное общество с его стабильной структурой распределения прав и обязанностей уступало место классовому гражданскому обществу. Партии представляли интересы разных социальных групп в обществе «войны всех против всех». Эта роль партий отражена в теориях классовой борьбы как части формационного подхода к пониманию общества. Этот процесс шел и в России периода раннего капитализма (начало ХХ века) – возник спектр классовых партий: кадеты и октябристы, эсеры и социал-демократы.

Но в противовес этим партиям возникли и совсем иные политические организации – «партии нового типа», целью которых было действие, предотвращающее разделение народа на классы. С точки зрения либералов и меньшевиков, это были партии контрреволюционные. Одна из этих «партий», Союз русского народа, была консервативной (и даже реакционной). Она была полностью лояльна к монархической власти и пыталась выполнить безнадежную программу – остановить революцию. Другая «партия», большевики, интуитивно (и вопреки ее официальной доктрине марксизма) «оседлала» крестьянский коммунизм подавляющего большинства населения России и, вобрав в себя энергию Февральской революции, перенаправила эту энергию на восстановление российской государственности, реставрацию России в форме СССР и даже, в новых формах, самодержавия («Вся власть Советам», «Сталин – наш рулевой»). Классовые партии в союзе с Западом попытались преодолеть этот проект в Гражданской войне, но безуспешно.

М. Агурский пишет: «Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время Гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад. Это не было неожиданностью, и дело было даже не в самой России, а в потенциях марксизма, который бессознательно локализовал мировое зло, капитализм, географически, ибо капитализм был достоянием лишь нескольких высокоразвитых стран.

По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации» [96].

По своему отношению к России как цивилизации черносотенцы и большевики были партиями, родственными по типу, но разными по идеалам и векторам желаемого развития. Но обе эти общности имели целью разрешение противоречия не классового, а цивилизационного типа (в этом случае разрешались бы и социальные противоречия, как они их видели).

Черносотенцы и большевики разными способами пытались преодолеть одну и ту же угрозу – втягивание России в зону периферийного западного капитализма с утратой ее цивилизационной идентичности (отсюда следовали и прямые социальные угрозы для главного сословия России – крестьянства)[26]. Если бы образованный слой России с середины ХIХ века не был так проникнут евроцентризмом (в версиях и либерализма, и марксизма), что позволило бы раньше созреть партиям «цивилизационной» (а не классовой) борьбы, то Россия избежала бы Гражданской войны (а может быть, и свержения монархии, о чем размышляли и консерватор Леонтьев, и «стихийный сталинист» Солоневич). Если бы большевики не были вынуждены принять жесткую марксистскую фразеологию, к ним примкнуло бы множество людей из «привилегированных» сословий, которые цивилизационно были близки к советскому проекту. От активного участия в советском строительстве на первом, самом трудном этапе не была бы отстранена большая часть купечества, буржуазии, духовенства и старой русской интеллигенции.

Природа большевиков видна и в том, что в ходе дальнейшего развития советского общества КПСС вообще перестала быть партией в строгом смысле слова, а стала чем-то вроде постоянно действующего собора, т. к. включала в себя представителей всех «сословий» и профессий, всех национальностей и всех местностей. Классовая оппозиция была из нее вычищена, даже с удивительной избыточной жестокостью. Эта партия отражала структуру общества и тип власти, сложившиеся в российской цивилизации в ХХ веке.

Л.Г. Ионин пишет: «Само существование КПСС как института – независимо от того, как человек относился к партии, сохранял ли он членство или выходил из нее, – играло важную роль в деле осознания индивидом собственной идентичности.

Если исходить из того, что марксистская идеология в СССР постепенно превратилась в культуру, можно утверждать, что КПСС в Советском Союзе к концу ее существования превратилась из политического в культурный институт. Представление о партии и ее роли в мире определяло, наряду со многими прочими вещами, даже структуру социализации индивида. Рост человека от ребенка до взрослого – это его приобщение к ценностям партии. Каждый проходил один и тот же путь: сначала октябренок (первая идентификация с партией), затем – пионер и комсомолец. Переход с одной на другую ступень социализации имел ритуальный характер, сопровождался проверками и испытаниями.

Далеко не все доходили до самого конца, то есть вступали в партию. Но когда это происходило, это было равносильно инициации: индивид превращался как бы в равноправного взрослого члена общества.

Поэтому существование партии как института было крайне важным с точки зрения сохранения единства и преемственности в биографическом развитии индивидов.