Читать книгу "Дьяволы с Люстдорфской дороги - Ирина Лобусова"

Каждый репортер тщательно следил за своим творением, в вечер набора попадавшим под жестокую руку редактора. И за каждую выброшенную из этого творения строчку был готов пролить редакторскую кровь. Страшна была участь редактора, веским железным словом подписывавшего в набор уже готовый номер. Ведь вся эта клокочущая, огнедышащая, постоянно кипящая репортерская масса нависала над ним.

В газету должно было войти многое – то есть всё. Обязательные политические статьи, одобренные городским комитетом по цензуре. Городские новости. Криминальная хроника. Непременный и так любимый читателями фельетон. Забавные рецепты для домохозяек. И поучительная статья «за жизнь», рассказывающая о различных сторонах жизнедеятельности города, начинающаяся с быта грузчиков и свободных торговцев и заканчивающаяся криминальным миром карманников и уличных девиц. Такие материалы любила публика, и они повышали тираж тем, что добавляли остроты.

Но основой, хлебом всей газеты были, разумеется, разоблачительные материалы и пикантные сплетни. Жирная шапка анонса такого материала, представляющего газетную «соль» данного номера, всегда шла огромными буквами на первой полосе. И, открывая газету, читатель уже знал, что ему ждать – то ли описания скандального адюльтера кого-то из отцов города, то ли разоблачения морального облика одного из городских священников. Такие материалы были действительно настоящим хлебом, кормившим всю газетную редакцию. Точно таким же хлебом, как и коммерческие объявления, всегда печатающиеся на последней полосе.

Коммерческие объявления были платными и приносили неплохой доход. А недавно, по решению редактора, к ним прибавили еще один отдел – брачные объявления и объявления о знакомствах не для брака. Благодаря этому рейтинг газеты взлетел сразу на несколько строчек вверх.

Эти объявления были «священной коровой» – неприкасаемые, они занимали два последних разворота газеты. И каждый репортер, проработавший в газете хоть пару дней, знал, что двигать их нельзя ни в коем случае. Зато все остальное двигать было можно и нужно, чем и занималась почти вся творческая половина редакции, состоящая из репортеров.

Больше всего доставалось городским новостям, и армия новостных репортеров быстро обучалась защищать свои творения с самым настоящим боем.

Одесские репортеры представляли собой абсолютно уникальный, ни на что не похожий класс. И отличались от всех остальных репортеров мира. Каждый из них мнил себя не репортером, а величайшей литературной звездой. И каждый верил, что рано или поздно публика падет к его ногам. А потому, в ожидании увенчанного лаврами звездного часа, каждый старался не особенно напрягаться в такой скучной и нудной волоките, какой всегда является рутинная газетная работа. Медленные на подъем (мол, стоит ли событие того, чтобы туда Я пришел?), одесские репортеры компенсировали все это невероятным чувством юмора и той живой искринкой, которая впоследствии позволила одесской литературе стать одной из самых значительных литератур всего мира.

И действительно: из одесских репортеров впоследствии вышла целая плеяда знаменитых писателей, настоящих мастеров слова, которые, рассеявшись по всему миру, подняли литературное искусство на совершенно новый уровень.

Но это случилось значительно позже. Пока же будущие литературные светила подрабатывали газетными репортерами и оттачивали азы литературного мастерства в вечных перебранках с измученным нехваткой места в газете редактором, грудью сражаясь за каждую строчку, за каждое слово.

Приступая к газетной работе, каждый соискатель будущих литературных лавров выбирал себе звучный псевдоним. Таким было общее правило. И в обществе того времени звучали такие громкие имена, как Скиталец, Летучий Голландец, Вечный Летописец, просто Летописец и, наконец, самый знаменитый – Бродячий Летописец. А также огромное количество Странников, Придворных Шутов, Железных Масок и прочих. Встречались и редкие, интересные экземпляры псевдонимов – такие как Трецек или Трацом.

В Одессе 1917 года главенствовали три издания, играющие значительную роль в общественной и политической жизни города, имеющие высокий рейтинг и с удовольствием раскупаемые простой публикой. Это были «Одесские новости», «Одесский листок» и «Южное обозрение». Были также и другие газеты – такие, к примеру, как «Голос Одессы», «Одесское слово», «Одесская почта», «Одесский вестник». Но по сравнению с тремя одесскими «китами печатного слова» они были малозначительны и не особенно любимы широкой публикой. А следовательно, и репортерам платили в них поменьше, из-за чего поток желающих пробовать свои силы в печатном слове в них с каждым годом оскуделвал.

«Три кита» платили своим сотрудникам высокие гонорары. В «Одесских новостях» и в «Южном обозрении» начинали свою карьеру личности, довольно известные в городе, такие как Владимир Жаботинский, Семен Юшкевич и создавший первый литературный кружок для молодых одесских писателей Петр Пильский. Многие члены его кружка также приходили в газетный мир, а затем оставались в нем навсегда.

Такими, к примеру, были посетители самых ранних заседаний кружка-студии Валентин Катаев и тоненький мальчик с хитроватыми глазами Коля Корнейчуков, который благодаря своей изворотливости (чисто одесской – и вашим и нашим) уже стал делать приличную газетную карьеру.

Но если в «Южном обозрении» с редактором еще как-то можно было договориться, то настоящий бич газеты «Одесские новости» представлял бессменный редактор Хейфец, который вел с репортерами нешуточную войну. Он требовал при изложении материала предельной, лаконичной краткости и сути, запредельно краткого слога, в котором каждое слово должно было играть важную роль – так, чтобы оно не только точно изображало сущность происходящего, но и чтобы его нельзя было заменить другим.

Одесские репортеры, мнящие себя великими знатоками всего, хотели подавать новость с пылу с жару, с красочными живописаниями и сногсшибательным, зашкаливающим эмоциональным фоном («шоб всю душу выворачивало», – как выразился один из них). Они строчили длинные живописные послания миру – и в конце невероятно приятного литературного процесса наталкивались на Хейфеца.

Вооружившись ярким красным карандашом как пулеметом, он вымарывал в поданном репортаже каждую строчку, заставляя одно предложение переписывать десятки раз. Хейфец с его красным карандашом был ночным кошмаром всех репортеров Одессы и являлся им в страшных снах.

В вечер набора Хейфец появлялся в редакции и громко объявлял:

– Господа, довольно беллетристики! С вас хватит одной краткой заметки. Идем в набор.

После чего усаживался за редакторский стол и начинал вымарывать. Бумага с материалом становилась красной от пометок редактора, а репортер – белым от ярости. Часто после редактирования материала разгорался настоящий скандал. Репортер с пеной у рта пытался доказать редактору свою литературную гениальность. Но переспорить Хейфеца было невозможно. И исковерканный материал в полностью переписанном, измененном виде уходил в набор. Так, история донесла до нас такой случай. Один репортер написал репортаж о пожаре:

«Ровно в глухую полночь, во вчерашнюю ночь, когда луну заволокло тучами, заслышав глухой звон набата и колокола на соседней церкви, озаренные блеском сияющих в ночи смоляных факелов, в медных, начищенных со вчерашнего дня касках, подобные древним воинам из римских легионов, не щадя ни своей, ни чужой жизни, бросаясь в самые опасные места, развернутой во все стороны колонной и сомкнув ряды, шли наши неоценимые, самоотверженные, незаменимые, вечные, прекрасные, мужественные, сердобольные, незаметные, серые герои, шли – и куда шли! Шли в огонь, в воду, в медные трубы! Лишь бы выдрать из разбушевавшегося пламени стихии несколько несчастных жертв общественного темперамента, или надо ли пояснять, что пожар является одной из форм народного социального протеста. На самом деле дело шло (и пожарные шли) о народном бедствии в одном из самых густонаселенных, наполненных жителями и населением пунктов нашей Южной Пальмиры, построенной на дереве и песке. А деревья, как известно, горят синим пламенем».