Читать книгу "Чудовище и красавец - Ольга Куно"

— Я сейчас, — пообещал Алон и устремился к лестнице.

Я осталась одна, в напряженном ожидании взирая на дверь.

— Что происходит? Где она?

Голос Итая, его резкие, отрывистые вопросы заставили мои глаза заслезиться.

— Идем. Сейчас все увидишь сам.

Ответ Алона прозвучал более спокойно, но напряжение сквозило и в нем.

Вскоре они вошли в комнату, и Итай, лишь на долю секунды остановившийся, чтобы оценить обстановку, устремился ко мне.

— Дана!

Он сразу же схватил меня за руку (правую, которая была свободна), с силой сжал запястье, потом заглянул в глаза и, к счастью, вопроса «Как ты?» не задал. Вместо этого, не отпуская моей руки, повернулся к Алону.

— Что там? — И кивнул на зловеще белоснежную стену.

— Леванит, — повторил Алон то, что Итай, видимо, уже знал. — Как видишь, захвачена левая рука. — Он подошел поближе, присмотрелся к моей ладони и пальцам. — Небольшое погружение уже есть. Эта мерзость захватывает любого, кто к ней прикоснется. Может статься, что на оманов она не действует, но на всякий случай будь осторожен. Как видишь, процесс уже пошел.

Он вновь многозначительно посмотрел на мою левую руку.

— Кто-нибудь что-нибудь знает? — продолжал допытываться Итай.

— Я вышел на связь с нашими экспертами, — начал было судья, но под испытывающим взглядом Итая со вздохом завершил: — Результатов пока нет. Они погрузились в исследования, но сам понимаешь: времени у нас мало. Так что основная надежда — на тебя.

Бурча себе под нос что-то неразборчивое (и наверняка нелицеприятное об экспертах), Итай присел на корточки и открыл саквояж, который принес с собой. Там обнаружились всевозможные инструменты омана. Закрытые в баночках краски, включая даже кахелет, небольшая походная палитра, фляга с необходимой для рисования водой, кисти разной формы и толщины и несколько предметов, предназначенных для росписи стен. Подготовив палитру и вооружившись кистью, он стал внимательно осматривать обработанную Нирит стену. Несмотря на столь характерные аксессуары, Итай меньше всего напоминал сейчас романтический образ художника; скорее, он походил на военного эксперта, изучающего подброшенную врагами взрывчатку.

— А если попробовать так? — пробормотал он и, окунув кисть в краску, принялся водить ею по стене, закрашивая укутавшую ее белизну. — Можешь пошевелить рукой? — спросил он затем.

— Только в районе локтя, — попытавшись, ответила я. А сама с подступающим к горлу ужасом осознала, что кисть не просто не шевелится. Я вообще перестала чувствовать пальцы. — Ч-чувствительность снизилась, — сбившись, сообщила я немного облегченную версию своего открытия.

— Рука погрузилась сильнее, — с мрачным видом отметил Алон. — Вряд ли из-за этого, — добавил он, кивнув на плоды трудов Итая. — Просто леванит продолжает действовать с той же скоростью, что и прежде.

Напряженно сжавший губы оман вновь склонился над содержимым своего саквояжа.

В течение следующего часа он перепробовал множество вариантов. Закрашивал леванит различными цветами, пытался сколупнуть при помощи специальных инструментов покрытые им участки, водил по стене кистью, вымоченной в каком-то прозрачном растворе, нарисовал забор, огораживавший мою руку. Ничего не помогало: краски постепенно растворялись, и по истечении этого часа левая кисть практически полностью погрузилась в стену.

Мужчины успели отыскать в доме и принести несколько ящиков, которые, поставленные один на другой, сформировали подобие высокого табурета, позволившего мне сесть. Так что устроилась я сравнительно удобно, но вот о душевном комфорте говорить не приходилось.

Если поначалу появление Алона, а затем и Итая принесло надежду, то сейчас я все более отчетливо понимала: ничто не поможет. Меня все-таки затянет в эту проклятую стену до конца. Вот только неясно: что произойдет, когда с той стороны окажется сердце? Оно перестанет биться? Или я продолжу осознавать, как постепенно ухожу в небытие? И что случится потом, когда я окончательно окажусь… там? Это будет смерть? Я уйду за Грань, как говорил демон? Или продолжу существовать там, в абсолютно белой плоскости, лишенной объема и полностью отгороженной от внешнего мира? Или не полностью? Возможно, я буду слышать то, что происходит снаружи, но сама, как привидение, смогу лишь изредка испустить едва ощутимый в комнате вздох? Некстати — или, напротив, кстати — вспомнился Итай, резкими мазками закрашивавший картину вместе с заброшенным в нее несостоявшимся насильником.

— Мы что-нибудь придумаем. Дана, слышишь? — Итай затормошил меня за плечо. — Мы что-нибудь придумаем!

Я отстраненно кивнула, но так, больше из вежливости. Что толку его расстраивать? Все равно это ничего не изменит.

Алон пару раз выходил, чтобы связаться со своими специалистами. Не знаю точно, как он это делал; кажется, в таких целях используют специальные амулеты связи, основанные на магии воды.

Мне пришлось перебраться ближе к стене, мужчины помогли переставить ящики.

Итай весь взмок; волосы, в которые он то и дело запускал пятерню, стояли дыбом. Глаза, под которыми обозначились темные круги, горели лихорадочным огнем. Он то и дело принимался что-то беззвучно шептать пересохшими губами. Он искал и не собирался сдаваться.

— Есть что-нибудь? — спросил Алон, в очередной раз вернувшийся после короткого разговора. Слишком короткого, чтобы от него можно было ожидать хороших новостей.

Оман, сделавший тот же вывод, что и я, лишь нетерпеливо махнул рукой, склонившись над красками и инструментами.

— Знаешь, Итай, — проговорила я, с трудом сглотнув перекрывший горло ком, — наверное, это все не имеет смысла. С этим уже ничего не поделать. — Обращение на «ты», еще утром казавшееся таким трудным, теперь само слетало с уст. Художник поднял голову, потом встал на ноги. — Но я все равно рада, что ты пришел. Я боялась, что не смогу увидеть тебя еще раз. Я хотела сказать…

Длинные пальцы омана коснулись моих губ.

— Не сейчас.

Он умудрился произнести это мягко, но одновременно и тоном, не подразумевающим пререканий. Еще один взгляд — и Итай возвратился к краскам и кистям, полностью погрузившись в поиски решения.

Алон, на протяжении этого короткого разговора старавшийся держаться в стороне, приблизился и посмотрел на мое запястье, большая часть которого уже погрузилась в стену. Сглотнул и негромко, обращаясь в первую очередь к Оману, проговорил:

— На самый крайний случай существует еще один вариант.

Итай поднялся, распрямил спину и устремил на судью хмурый взгляд.

— Какой?

Алон вздохнул, но голос его прозвучал твердо:

— Ампутировать руку прежде, чем в стену засосет все остальное.

Мое сердце в очередной раз попыталось остановиться. Даже не представляю, откуда бралась эта сумасшедшая тяга к жизни, заставлявшая его биться снова и снова.