Читать книгу "Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл"

Сейчас уже понятно, что гендерное разделение не является идеологическим дополнением к классово структурированному способу производства. Оно глубоко укоренено в самом производстве. Оно не сводится к домашней работе или даже к разделению между бесплатной домашней работой и оплачиваемой работой на производстве. Оно является одной из главных характеристик организации производства. Это не пережиток докапиталистических способов производства. Как показывают примеры компьютерной индустрии и транснациональных корпораций, оно активно воспроизводится в наиболее передовых секторах мировой капиталистической экономики.

Эти аргументы уверенно приводят нас к заключению, сделанному Гейм и Прингл. Способы гендерного разделения являются фундаментальной и сущностной характеристикой капиталистической системы, такой же фундаментальной, как и способы классового разделения. Социалистическая теория не может далее игнорировать то обстоятельство, что капитализм – это система, управляемая мужчинами, и в значительной степени – для их собственной пользы.

Это одно из оснований для серьезного пересмотра социалистического анализа капитализма. Ведь феминистская аргументация имеет интересную параллель с концепциями радикальных движений третьего мира, в которых капитализм понимается в основном как система глобального неравенства и империализма. В их единой платформе предлагается новое видение капитализма. Он рассматривается скорее как система концентрации и регуляции прибыли, извлекаемой с помощью ряда качественно отличающихся друг от друга механизмов эксплуатации, а не как гомогенная по своей сути структура, подразумеваемая понятием «способ производства». Если это в общих чертах верно, мы не нуждаемся более в постулировании каких-то боковых линий развития, подобных той, которую вывел в своей работе «Капитализм, семья и личная жизнь» («Capitalism, the Family and Personal Life») Эли Зарецки. Он предположил, что капитализм ассимилировал существовавшую до него систему патриархатной организации гендера или домашней жизни и использовал ее для своего собственного воспроизводства. Связь здесь более прямая. Капитализм отчасти сформировался благодаря возможностям применения власти и извлечения прибыли, созданным гендерными отношениями. И это верно по сей день.

Если принять это понимание гендерных отношений в производстве и потреблении, каковы тогда главные принципы их организации? С какого рода системой мы имеем дело? С этого момента мои рассуждения принимают более спекулятивный и нестрогий характер. Я предлагаю скорее организующую гипотезу, нежели окончательное заключение. Она основана тем не менее на тех исследованиях домашнего и производственного труда, о которых уже говорилось выше, так же как и на некотором практическом опыте участия в реформах. Особенно важны здесь пять пунктов:

1. Сам масштаб и настойчивое утверждение демаркаций между женской и мужской работой, невзирая на их техническую иррациональность и невозможность сделать их абсолютными.

2. Связь этих многочисленных демаркаций с проблемами прибыли или контроля над трудом (или с ними обеими) на рабочем месте.

3. Способ их функционирования, исключающий практически для всех женщин возможность такой аккумуляции своего богатства, чтобы оно могло стать капиталом, или возможность карьеры, которая привела бы к контролю над капиталом значительного размера.

4. Важность практик, поддерживающих мужскую солидарность, – часто поверх линий классового разделения – в деле поддержания этих демаркаций.

5. Согласованность системы разделения труда и различий в доходе, благодаря которой забота о детях возлагается на женщин, особенно молодых.

Многое здесь объясняется, если исходить из двух главных принципов. Один из них можно назвать гендерной логикой аккумуляции. Благодаря общей гендерной организации труда экономическая выгода концентрируется на одной стороне, а экономические потери – на другой, причем в таких масштабах, которые позволяют этой системе аккумуляции воспроизводиться. Кристин Делфи обнаружила этот механизм в своем исследовании французских семей, но свела эту проблему к ситуации домохозяйства и отношениям в браке, не обратив внимания на гораздо больший масштаб такой аккумуляции на производстве. Выгоды и затраты не распределяются между полами как группами по принципу «все или ничего». Торговцы печатной продукцией, которых изучала Синтия Кокберн, получают небольшую выгоду; медиамагнаты, которые нанимают их, получают больше. Не все женщины оказываются главными неудачниками – это факт стратегической важности для феминизма. Но все же выгоды, возможности и затраты достаточно велики, чтобы за них стоило бороться, что и поддерживает в активном состоянии практику демаркаций и исключения, осуществляемую многими группами мужчин.

Есть два внутренних барьера на пути расширения масштабов гендеризованной аккумуляции. Один заключается в том, что отмеченное нами разделение труда является далеко не абсолютным. Существует очень мало женщин-моряков и мужчин-секретарей, но довольно много людей обоего пола работают клерками, лавочниками, торговыми представителями, программистами и учителями. Большинство видов сельскохозяйственного труда выполняется людьми разного пола совместно. Второй барьер заключается в том, что брак – это союз двух людей. Возможности извлекать материальную выгоду из труда только одного человека всегда ограничены. Поэтому и масштаб экономического неравенства, основанного на распределении обязанностей в браке, весьма сильно ограничен по сравнению с экономическим неравенством, которое складывается благодаря аккумуляции на производстве. В этом отношении нуклеарная форма семьи может считаться важным ограничением полового неравенства. Происходящая коммерциализация домашней работы, например развитие сетей быстрого питания, скорее всего, увеличит экономическое неравенство полов.

Второй принцип можно назвать – хотя, может быть, и не совсем удачно – политической экономией маскулинности. Большое число важных практик связано с определениями маскулинности и ее мобилизацией как экономического ресурса. Энн Кертхойз утверждает, что базисом разделения труда по полу служит уход за детьми и что проблема ухода за детьми является структурным базисом феминизма. Это, конечно, преувеличение, но важность проблемы неоспорима. Кертхойз делает весьма точное замечание: уход за детьми – проблема, которая затрагивает не столько женщин, сколько мужчин: «представление о том, что забота о маленьких детях – неподобающее для мужчин занятие, укоренено необычайно глубоко». Поскольку мужчины имеют больше возможностей для контроля над разделением труда, чем женщины, их коллективный выбор не заботиться о детях, как утверждает Маргарет Полатник, отражает доминирующее определение мужских интересов и фактически помогает им сохранять властные позиции. Способность управляющих в ситуации многих производственных конфликтов мобилизовать работников-мужчин и их профсоюзы в скрытые объединения, направленные против работников-женщин, подтверждает силу этих определений интересов. Как связаны между собой конкретные способы определения маскулинности, будет показано ниже. Пока же я ограничусь замечанием о том, что гегемонная модель маскулинности, организуя мужскую солидарность, становится как экономической, так и культурной силой.