Читать книгу "Дочки-матери. 3-й лишний? - Каролин Эльячефф"

Такие матери обеспечивают себе абсолютное в своем роде превосходство, которого они жаждут, но которое могут реализовать только в отношениях с дочерью, которая так похожа на мать. Ради этой цели они обращаются с дочерьми как с рабынями, не оставляя им ни единой возможности обрести независимости. В этом проявляется кошмарная фантазия на тему «гинекократии», которую швейцарский мыслитель Йоган Жакоб Башофен облек в научную форму, а Т. Берхнард – в драматическую:

«Ты ничего и никогда не совершилачего бы я тебе не разрешилаБез моего приказа не посмела б ты не так лиТо не вопрос не нужно отвечатьПроизвела тебя на свет я только для себяты для меня однойпринадлежать ты будешь мне пока жива я будуТы полностью свободна ты же знаешьно мне обязана ты до скончанья дней моих»

Как обычно бывает в отношениях раб – хозяин, рабство проявляется в различных формах, так как мать настолько же зависима от своей дочери, насколько дочь принадлежит или думает, что принадлежит матери:

«Ты мне всегда необходима это ясноВсегда нуждаюсь я в тебеВсечасно […]Смертельно свыклась я с тобойСмертельно […]О да дитя мое не сразу пусть ты все же научиласьчитать в моих глазах мои желаньяи в шевеленьи моего мизинцаглубокий разгадать сумела смыслвот почему ты чувствуешь себя счастливой»…

Когда мать кичится данной мужу на его смертном одре клятвой: «Я буду жить всегда для дочери моей / Мое дитя не будет ведать страха», – в этом обещании нельзя не услышать смертельной угрозы для той, кому мать отравляет жизнь, потому что захватила ее полностью и не дает свободно вздохнуть. Если дочери действительно больше нечего бояться, так это потому, что худшее с ней уже произошло.

Может быть, ей даже умереть придется от руки своей матери, которая таким образом подтвердила бы свое всевластие над дочерью – вплоть до права распоряжаться ее жизнью и смертью. В фильме Робера Гедигяна «Город спокоен» (2001) дочь страдает зависимостью от наркотиков, но мать вновь полностью подчиняет ее, когда сама начинает доставать для нее героин. Не желая понимать, что кроется за душераздирающими просьбами дочери: «Мама, мне это нужно!», она будет давать дочери наркотик до тех пор, пока та не превысит смертельную дозу, таким страшным способом она освободит и себя, и дочь от того третьего, который их разделял, – от наркотика. Физическое убийство часто представляет собой всего лишь переход к действиям от многолетнего психического уничтожения: не освобождают ли матери– убийцы своих дочерей от смертельной зависимости, к которой они сами полностью сводят жизнь своего потомства?

Продлевать изначальную зависимость своего ребенка, когда он уже не нуждается в материнской защитной функции, и использовать родительскую власть, пытаясь узурпировать все права дочери на независимость, означает злоупотреблять тем естественным превосходством, которое дано матери от природы. Что может противопоставить этому ребенок? Как вспоминает Ева из фильма «Осенняя соната», «ребенок всегда беззащитен, он ничего не понимает. Ребенок не в состоянии самостоятельно понять, он просто не знает, никто ему ничего не объясняет, он чувствует себя зависимым, униженным, отвергнутым, замурованным в неприступной крепости, ребенок кричит, но никто не отвечает, никто не приходит, ты все еще не понимаешь?»

Глава 14

Материнская подчиненность

Совершенно очевидно, что для дочери не намного легче осознавать, что мать во многом уступает ей или занимает нижестоящее по сравнению с ее собственным положение, чем переносить ее превосходство. Но в противоположность «вышестоящим матерям», «подчиненные матери» являют собой случай, противоречащий самой природе, хотя бы потому, что дочь моложе и существует (мы еще к этому вернемся) объективное превосходство родителей над детьми. Необходимо подождать, пока дочь вырастет и сравняется с матерью, что уничтожит разницу в величии, а, может быть, даже изменит ситуацию на противоположную, когда мать станет, если можно так выразиться, «естественно» подчиненной дочери. Это возможно в том случае, если дочь будет очевидно более красивой, чем мать, или если она достигнет большего социального успеха, удачно выйдя замуж, или добьется успеха в своей профессии. Но пока дочь остается ребенком, «подчиненные матери» представляют собой, и нам предстоит в этом убедиться, нетипичные, исключительные, буквально экстраординарные случаи.

Подчиненность вопреки природе

Мы уже приводили в пример роман Фанни Херст «Иллюзия жизни», и две его кинематографические версии (одна из них снята Джоном Сталем, другая Дугласом Сирком), когда говорили об инцесте второго типа между главной героиней и ее дочерью. Но есть в этой истории еще одна пара «мать-дочь», которую составляет чернокожая женщина по имени Делайла или Энни (в разных киноверсиях) и ее дочь Пеола или Сара Джейн, метиска с такой светлой кожей и настолько слабо проявленными негроидными чертами, что она могла бы сыграть Белоснежку. Взрослея, дочь безуспешно пытается отрицать, что она рождена чернокожей матерью, у которой нет других недостатков в глазах дочери, кроме одного – она не может, да и не желает скрывать свою этническую принадлежность, тогда как все поиски дочери своей идентичности строятся на основе измышления, что она – белая. Дочь всеми силами стремится заставить окружающих поверить в это.

Делайла или Энни, безусловно, «мать в большей степени, чем женщина», тем более, что она одинока. Но подлинным ее недостатком в глазах дочери является этот этнический признак, такой уничижающий в США в те времена и составляющий самое главное идентификационное препятствие для дочери. Несмотря на все объективные качества матери (она мягкая, преданная, понимающая, неизменно любящая, она уважаема и любима всем кварталом), в глазах дочери она безоговорочно выглядит человеком второго сорта, каковой она действительно предстает в восприятии окружающих ее людей с белой кожей. Ведь в ту эпоху цвет кожи – особенность, неразделимая с подчиненным социальным положением.

Итак, дочь стыдится своей матери. Она ощущает себя другой, она хочет отличаться от нее («Я – совсем другая, я – белая») и ведет себя так, будто стоит выше матери, которая мешает ее попыткам преодолеть обстоятельства («Она не может скрывать свой цвет кожи», – говорит дочь, – «Я – могу!»). Такое восприятие самой себя как белой сопровождается соответствующим самопредъявлением в глазах окружающих. Проблема рождается из-за столкновения ее собственных представлений о себе и представлений о ней окружающих, от которого зависит согласованность идентификационных процессов: белая она или черная? Поддерживать эту согласованность дочь может только ценой оттеснения матери на второй план, следовательно, мать нужна ей только для того, чтобы она смогла, наконец, приступить к конструированию своей идентичности? Если же это не получается, дочь рискует быть отброшенной за пределы сообщества белых людей, побитой своим дружком, вышвырнутой с работы. Неужели у нее нет другого выхода, кроме как отказаться от собственной матери: «Почему так сложилось, что моя мать – ты?…Ты всегда все портишь! Лучше бы тебя вообще не было!»? Когда дочь становится девушкой, она сбегает из дома, чтобы обрести самостоятельность, и немедленно отталкивает мать, которая находит ее и пытается вернуть: «Не произноси этого слова: “мама”!.. Если ты хочешь мне добра, не старайся снова со мной увидеться! Представь себе, что я умерла или что меня вообще никогда не было!». Мать отвечает: «Ты не можешь требовать от меня, чтобы я поставила крест на собственном ребенке!».