Читать книгу "Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен"

И мы все трое расхохотались.

Остаток утра и добрую часть ланча мы рассказывали друг другу, как провели вчерашний вечер, прибегая по возможности к эфемизмам и мимике, чтобы пощадить уши Ноя. Нам всем было более или менее стыдно, но только для проформы, – нам не надо было говорить этого друг другу, мы и так знали, все трое, что еще долго будем вспоминать о вчерашнем вечере (кроме разве что Никола, который глушил «кровавые Цезари» в тщетной надежде, что наконец пройдет его похмелье).

– А ты будешь… как бы… продолжать с Эмилио? – спросила я Катрин за ланчем.

– НЕТ!

– Почему «нет», тебе не понравилось?

Она покраснела до корней волос, чего не случалось с ней никогда.

– Это была промашка, – сказала Катрин. – Ну а ты, – добавила она, – как у тебя с Максимом?

– Я не стану относиться к этому всерьез, Кэт, меня ведь только что бросили. Это был бы самый крутой рикошет в моей истории.

– Он слишком хорош для рикошета, этот парень, – сказал Никола, добавляя табаско в свой «кровавый Цезарь».

– Не могу не согласиться.

Это была правда. Но я тем более не хотела поощрять интерес, чем менее была уверена, что он существует.

Шли дни, и я начала думать, что Максим попросту проделал со мной тот же номер, что он проделывал со всеми другими. Может быть, он патологический сердцеед, таких много среди мужчин – да и среди женщин тоже. А может быть – это была наименее приятная гипотеза, – я все выдумала. Увидела искру там, где был всего лишь сексуальный интерес, какой наверняка возникает не единожды в день, когда ты молодой мужчина тридцати пяти лет от роду.

Но через несколько дней я перестала задаваться этими пустыми вопросами. Флориан снова занял все место в моих мыслях и в моем сердце, хоть в моей жизни его и не было. Он не звонил, не подавал знаков, но он все время был рядом, как неотступно следующая за мной тень, отчего я жила в перманентном полумраке. Это не было больше то назойливое и до ужаса тягостное присутствие первых недель, но я ощущала его повсюду, постоянно, каждую минуту. Я говорила себе иногда, что со временем привыкну, что стану и останусь странной женщиной, которая несет бремя своей несчастной любви, как старые бродяжки свои котомки.

Мне все-таки удавалось поработать – долгими часами на диване в гостиной с ноутбуком на коленях и котами под боком, пока Никола слушал альбомы и делал записи за своим столом. Время от времени из комнаты выходила Катрин и тестировала на нас или на Ное, если он был не в школе, какие-то реплики. Роль шестнадцатилетней девочки она так и не получила, что хоть и было, несомненно, к лучшему, глубоко ее обидело и заставило еще активнее, если такое возможно, искать роль. Она выходила из дома только рано утром, а возвращаясь после полудня, кралась по коридору, в ужасе от мысли, что может столкнуться с Эмилио, который, однако, оставался квинтэссенцией крутизны и неутомимым пропагандистом, когда его встречали мы с Никола.

История моей «звездочки» из реалити-шоу была почти закончена. Я дошла до последней главы, в которой она поведала миру, как ей удалось «начать новую жизнь», став лицом сети по накладке акриловых ногтей. Такого не сочинишь, думала я, вспоминая наш разговор с Максимом. Максим, кстати, дня через три или четыре после нашей ночи прислал мне сообщение: «Драма у Гаспара сегодня утром: клиентка потребовала горячего молока. Я по тебе скучаю. Дай знать, если захочешь осчастливить старого цыгана. М.». Это послание, само собой, настолько же порадовало меня (я не сошла с ума, интерес был), насколько и разозлило (чего он хочет, зачем настаивает?).

– Не отвечай ему, – посоветовал Никола, когда я спросила мнение моих друзей за бутылкой вина. – Если у тебя нет никакого интереса к этому парню, не морочь ему голову. Просто не отвечай.

– Да уж, – вздохнула Катрин, – бедный парень.

– Будет знать! Он пытается получить свое еще разок, это нормально. Он же не говорит, что хочет построить жизнь с…

– Но…

Я не закончила фразу. Катрин и Никола ждали, а Ной, воспользовавшись случаем, ввернул, что, как говорит его учительница, очень жаль, что сегодня мы общаемся по большей части посредством текстовых сообщений и социальных сетей.

– Спасибо, мой волчонок, но…

– Что – но?

Я, собственно, спрашивала себя, не позвонить ли действительно Максиму – просто ради повторения приятной ночи. В конце концов не исключено, что именно этого он и хотел. И… и я тоже хотела, по-настоящему хотела… ощутить тяжесть его тела. Из лучших соображений? В этом я сильно сомневалась.

– Я точно знаю, о чем ты думаешь, Женевьева Крейган.

Никола смотрел на меня, скрестив на груди руки, с широкой улыбкой на лице.

– Нет, ты не знаешь!

– Женевьева! – прикрикнула Катрин делано возмущенным тоном.

– Я тоже знаю, о чем ты думаешь! – сказал Ной.

– Ну, и о чем я думаю?

– Ты думаешь, что хочешь еще вина!

Я посмотрела на мой пустой стакан.

– Ты недалек от истины, Ной.

Мы с Катрин и Никола расхохотались.

Жизнь шла своим чередом. Она текла рядом со мной, и, хоть мне было еще слишком тяжело, чтобы отдаться течению, я чувствовала его силу и неодолимую тягу этих вод. Все наладится, сказала я себе, и очень удивилась, что вправду в это верю.

Когда Никола наливал мне вина, в дверь трижды тихонько постучали. Катрин вскочила:

– Если это Эмилио, меня нет дома! – но Ной уже открывал дверь.

Это была моя сестра.

– Мой любимый меня бросил! – сообщила она с порога и, даже не сняв розовые сапожки, кинулась мне на шею.

Глава 7

Я оторопела секунд на тридцать, которые, видно, показались Одреанне слишком долгими, потому что она, оторвавшись от меня, крикнула:

– Ну, скажи же что-нибудь?

«С удовольствием, – хотелось мне ответить, – но что?» «Ничего, ничего»? «Все будет хорошо»? «Надо было чаще делать красивое и неземное лицо»? А лучше всего: «И ты сюда пришла плакать?» Я была не очень близка с сестренкой почти на двадцать лет младше меня, и ее выбор прийти со своим горем за много километров от дома в объятия почти, в сущности, постороннего человека, меня озадачил.

Еще я успела подумать, что она присвоила мою монополию на несчастную любовь, отчего тут же прониклась отвращением к себе. Меня огорчил не столько собственный эгоцентризм, сколько тот факт, что, оказывается, какая-то темная часть меня дорожила этой несчастной любовью, как будто она представляла собой хоть что-то мало-мальски завидное. Если я буду продолжать в том же духе, подумалось мне, то стану одной из тех женщин, что сотворяют из несчастной любви себе кумира. Жалкая и постыдная участь.

Одреанна смотрела на меня своими огромными синими глазами и, несмотря ни на что, еще и ухитрялась выглядеть обиженной.