Читать книгу "Даша из морской пехоты - Игорь Срибный"

За этот бой старшего лейтенанта Паршакова представили к званию Героя Советского Союза. Но получил он в итоге орден Красного Знамени…

Находясь на излечении в госпитале, Андрей стал писать запросы в строевую часть флота, в армейский госпиталь, в штаб партизанского движения о судьбе Дарьи. Но кроме сухой отписки о том, что младший сержант Ракитина пропала без вести, не добился ничего.

– Нет, не такой Дашка человек, чтобы пропасть без вести! – сказал сам себе Андрей. – И с нею был Романов – этот вообще черт! И чтобы они пропали без вести… Нет!

Андрей написал письмо Димке Кораблеву – единственному человеку, выжившему из самого первого состава роты:

«Дмитрий, ты, конечно, помнишь тот день, когда мы отправили раненых с захваченного нами плацдарма на берегу Северной бухты. Так вот, раненые в госпиталь доставлены не были! Все раненые и те, кто их сопровождал, числятся пропавшими без вести. Но не такие то были люди – Мишка Романов, Дарья… Ну не могли они вот просто так взять и пропасть без вести! Согласен? Я тебя прошу, ты забеги в разведотдел, может, там после нас работали какие-то разведгруппы, партизаны, диверсанты… Ведь тогда берег был уже под немцами и румынами, не может быть, чтобы туда не ходила разведка! В любом случае, какие-то следы должны были сохраниться, понимаешь? Димка, сделай, пожалуйста, то, о чем я тебя прошу!»

Через пару недель Димка заявился в госпиталь собственной персоной…

– Командир, у меня всего десять минут, поэтому сразу о главном! – с порога палаты выпалил Димка. – Я был на том месте, где нашу колонну расстреляли из засады… Да, Андрей! Смирись с этим! Полуторка и «Опель» до сих пор стоят там. Их, правда, оттащили с дороги на обочину, но мне и так все было ясно. Первой шла полуторка, на которой, как ты помнишь, ехала Дарья. Ее подорвали гранатой, и машина перевернулась. Раненых добивали уже на земле: там на брусчатке видны следы от пуль. «Опель» расстреляли из автоматов, а потом обе машины подожгли. Не думаю, что там кто-то мог остаться в живых…

– А тела? – Андрей помрачнел. – Ты видел тела?

– Какие тела, командир? Почти три года прошло! Конечно, там были тела, но кто-то когда-то их захоронил. А кто и где? Этого, боюсь, мы узнать уже не сможем. Во всяком случае, я обошел округу в радиусе примерно ста метров и никаких следов захоронения не обнаружил.

– Вот видишь! – воскликнул Андрей. – Значит…

– Да ничего это не значит, командир! – перебил его Кораблев. – Не забывай, что это была на тот момент оккупированная территория! Если тела захоронили местные жители, естественно, что они попытались скрыть все следы.

– Зачем?! – не сдавался Андрей. – Ни немцы, ни румыны не трогали могил!

– Чтобы не навлечь беду на себя! Неужели не ясно?! – ответил Димка и засобирался. – Ты, командир, выздоравливай! Съездим с тобой вместе на Северную сторону, и ты все увидишь своими глазами. Да, чуть не забыл! В тех местах работала разведывательно-диверсионная группа старшего лейтенанта Серкова. Она вышла в ту ночь, когда нас эвакуировали из бухты. Но… Никто из состава группы к своим после выполнения задания не вышел… Они тоже числятся пропавшими без вести.

– А радиограммы группы? Нужно посмотреть все радио, что поступили от них!

– Окстись, командир! – оборвал его Кораблев. – Я всего лишь старший сержант! Кто мне покажет их радиограммы?! Я не уверен, что и тебя к ним допустят! За сим прощевай, Андрюха!

Кораблев ушел, оставив после себя сосущую пустоту в душе Андрея… Но… и надежду! Никто не видел тела Дарьи, а значит… Значит, нужно искать!

Глава 2

Дарья жила и не жила… Она словно пребывала в каком-то затянувшемся сне и никак не могла проснуться. И это был ужасный сон…

Нина Антоновна, выходившая Дарью, вернувшая ее с того света, всю свою жизнь, с шестнадцати лет, проработала в амбулатории, которая была одна на три села (в других селах были только медпункты). И знала свою медицину от «а» до «я». А «своей» ее медицина была потому, что из-за отсутствия лекарственных препаратов, которые она получала в Симферополе лишь от случая к случаю, Нина Антоновна вынуждена была лечить сельчан народными средствами. И добилась в этом немалых успехов. Естественно, что «свою» медицину она хранила дома, подальше от глаз всяких-разных проверяющих, приезжавших регулярно, раз в месяц, проверить ее деятельность на ниве народного здравоохранения. Проверяющие никак не могли взять в толк, каким образом фельдшер села Григорьевка Нина Антоновна Бевзюк умудряется излечивать даже тяжелых больных при практически полном отсутствии в амбулатории лекарственных препаратов и ни разу не отправив ни одного больного в районную больницу. А она умудрялась…

Дарья жила в доме Нины Антоновны, все углы которого были завешаны пучками разных степных трав, мешочками с корешками и стеблями лекарственных растений. В доме всегда сохранялся горький запах полыни, и Нина Антоновна говорила, что этот запах лечит все болезни. Она каким-то образом доставала мед и, разболтав чайную ложку меда в стакане воды, поила этим «чудо-напитком» Дарью, возвращая ее к жизни.

Но если физическое состояние девушки вскоре стабилизировалось, то психическое оставляло желать лучшего.

Дарья мучилась, страдала… То, что произошло с нею на кошаре, вставало перед ее мысленным взором в виде разбитых на части картин насилия и унижения. А потом в ее видениях возникал образ любимого, и это рвало ее душу в клочья… Она всячески старалась забыть Андрея, выбросить его из головы, но думала о нем снова и снова. Дарья считала себя уничтоженной, раздавленной, грязной и потому недостойной любви. А Андрей продолжал ее любить – она это чувствовала, знала.

Девушка жила как будто в двух разных мирах – в одном были любовь, сострадание, нежность; в другом – насилие, мерзость и гниющий мрак. И эти два взаимоисключающих мира сражались в ее душе, причиняя ей незаживающие раны. Это было невыносимо, и однажды, воспользовавшись тем, что Нину Антоновну вызвали к больному, Дарья попыталась наложить на себя руки. Она нашла в кладовке моток веревки и вышла во двор. Крайней в саду стояла вишня, выбросившая в свет маленькие зеленые шарики плодов, которые уже начали розоветь, созревая под теплым южным солнцем.

Дарья перебросила веревку через ветку и крепко привязала ее. Сделав петлю, она встала на скамеечку и накинула ее на шею. Туго натянув веревку, Дарья оттолкнула ногой скамейку…

И в этот миг во двор вошел сосед Нины Антоновны, которого все называли «Понедельником». Наверно потому, что его любимой присказкой было обещание сделать что-либо «в понедельник, после дождичка в четверг». Дед Понедельник был старый солдат, прошедший все войны, начиная с Русско-японской и заканчивая Гражданской. Он бросился к Дарье и, откуда только сила взялась, оборвал веревку. Ослабив петлю, он снял ее с шеи Дарьи и стал делать искусственное дыхание. Когда Дарья вздохнула, он слегка помассировал ей гортань, чтобы восстановить кровообращение, и побежал искать Нину Антоновну.

Подхватив тело девушки на руки, они вдвоем отнесли ее на кровать. Весь вечер Нина Антоновна просидела у постели Дарьи, поглаживая ее руку и читая молитвы. Дыхание Дарьи успокоилось, и она ровно задышала, засыпая. Нина Антоновна приготовила отвары на утро и только тогда улеглась сама.