Читать книгу "Железная хватка - Чарльз Портис"

Поэтому Кочет мне сказал:

— Сестренка, теперь двигаться мне нужно быстро. Туда, куда я еду, скакать весь день без передышки. Это трудно, поэтому ты лучше меня тут подожди, а миссис Макалестер за твоими удобствами проследит. Вернусь завтра или послезавтра — с нашим голубчиком.

— Нет, я с вами поеду, — говорю я.

Тут Лабёф встревает:

— Она ж досюда доехала, — говорит.

— И то верно, — согласился с ним Кочет.

Я говорю:

— Думаете, я на попятную пойду, когда мы уже так близко?

А Лабёф:

— Девчонка толково рассуждает, Когбёрн. По мне, так она отлично держится. Хоть золотые шпоры давай. Но это, конечно, мое личное мнение.

Кочет руку поднял, мол, хватит разговоров, и говорит:

— Ладно-ладно, остынь. Я свое слово сказал. А про то, кому какие шпоры, говорить не будем.

И мы оттуда уехали около полудня — на восток и чуть на юг направились. Кочет не обманул, когда сказать, что скакать будет «трудно». Этот его длинноногий Бо просто ушел от двух наших мустангов шагом, но и на нем тяготы стали сказываться через несколько миль, и мой Малыш-Черныш с косматой лошадкой Лабёфа его вскоре почти догнали. Минут сорок мы скакали «как подпаленные», потом остановились, спешились и сколько-то шли сами, чтобы лошади отдохнули. И вот, пока мы шли, нас нагнал и окликнул всадник. Мы шли по открытой прерии и его заметили издалека.

То был капитан Финч, и вести у него были поразительные. Сразу после нашего отъезда от Макалестера ему сообщили, что в Форт-Смите из подвальной тюрьмы сбежал Одус Уортон. Побег совершился рано поутру.

Вот как было дело. Вскоре после завтрака два доверенных заключенных привезли на тачке бочку чистых опилок, чтоб их в плевательницы засыпать в этой зловонной каталажке. Там было темновато, и только охрана отвернулась, эти заключенные спрятали в бочке Уортона и еще одного обреченного. Оба эти смертника были сложения щуплого, а весу невеликого. После чего доверенные вывезли парочку наружу и выпустили на свободу. Наглый побег средь бела дня — в бочке! Ловкий «фортель»! Доверенные сбежали вместе с убийцами-смертниками и, весьма вероятно, за дерзость свою получили жирное вознаграждение.

Услышав эти вести, Кочет вроде бы не разозлился и даже никак особо не обеспокоился. Его это отчасти как-то позабавило. Кое-кто спросит почему. Причина у него была, отвечу я, и не одна, а среди прочего — теперь у этого Уортона не было ни единой возможности добиться от президента Р. Б. Хейза смягчения приговора, да и адвокату Гауди светили хлопоты в Вашингтоне, а также, без сомнения, немалые денежные потери, ведь известно, что те подзащитные, которые свое спасение берут в собственные руки, не торопятся расплачиваться с адвокатами по счетам.

Капитан Финч сказал:

— Я подумал, тебе об этом лучше узнать поскорее.

А Кочет ему:

— Спасибо тебе, Бутс. Очень предусмотрительно с твоей стороны сюда прискакать.

— Уортон тебя разыскивать будет.

— И найдет, коли не будет осторожен.

Капитан Финч осмотрел Лабёфа с головы до пят и спрашивает Кочета:

— Этот, что ли, под Недом лошадь застрелил?

— Да, — отвечает Кочет, — перед тобой знаменитый конеубийца из Эль-Пасо, Техас. Он нацелен весь мир с лошадей ссадить. Говорит, так меньше проказить будут.

Бледная физиономия Лабёфа аж вся побагровела от сердитого прилива крови.

— Света мало было, — говорит он, — и стрелял я с рук. Не было времени упор искать.

Капитан Финн ему:

— За такой выстрел не нужно извиняться. По Неду куда чаще промахиваются, чем попадают.

— А я и не извиняюсь, — отвечает Лабёф. — Я только обстоятельства изложил.

— Вот Кочет у нас сам несколько раз промахнулся по Неду — даже в лошадь не попал, — продолжает капитан. — И теперь, как я прикидываю, опять собрался его упустить.

А Кочет держал в руке бутылку, где виски на дне плескался.

— Валяй, и дальше так думай, — говорит.

Допил в три глотка, пробку в горлышко загнал и пустую бутылку вверх подкинул. А сам револьвер выхватил, пальнул в нее два раза и оба промахнулся. Бутылка упала, покатилась, а Кочет в нее еще два-три раза выстрелил и разбил. Потом вытащил мешочек с патронами и перезарядил пистолет.

— Китаец, — говорит, — опять мне дешевые патроны подсовывает.

А Лабёф ему:

— А я-то думал, — говорит, — тебе солнце в глаза светило. То есть — в глаз.

Кочет барабан револьвера крутнул и отвечает:

— Глаза, значит? Я покажу тебе глаза!

Выхватил из седельной сумки мешок с кукурузными лепешками, одну достал и тоже в воздух подбросил. Выстрелил — и промахнулся. Подкинул еще одну, бах — и попал. Лепешка в воздухе на крошки разлетелась. Кочет был собой так доволен, что достал из сумки непочатую бутылку виски и угостился.

А Лабёф вынул револьвер и достал из мешка две лепешки. Обе подбросил. И два раза выстрелил один за другим, очень быстро, но попал только в одну. Капитан Финч тоже попробовал с двумя и по обеим промазал. А потом по одной выстрелил — и получилось. Кочет опять стрелял по двум и попал в одну. Все они пили виски и перевели таким манером штук шестьдесят лепешек. И ни один не сбил сразу две лепешки из револьвера, только Финчу это удалось из магазинного винчестера, когда ему кто-то другой бросал. Хорошее развлечение, только недолго, да и ничему не научишься. Мне все больше на месте не сиделось.

— Хватит, довольно с меня такой забавы, — говорю. — Я готова ехать дальше. Стрелять по лепешкам посреди этой прерии — так мы ни к чему не придем.

Кочет как раз стрелял из винтовки, а капитан ему бросал.

— Повыше кидай, но не так далеко, — говорит ему исполнитель.

В конце концов капитан Финч попрощался и поехал восвояси. А мы дальше на восток двинулись, имея целью горы Винтовая Лестница. На глупости со стрельбой где-то полчаса потеряли, но хуже того — Кочет начал пить.

Пил он даже на ходу, а это непросто. Не могу сказать, что питье сильно его замедляло, но выпивши он выглядел преглупо. Ну почему людям вообще охота глупо выглядеть? Быстрого шага мы не сбавляли: скакали во всю прыть минут сорок-пятьдесят, потом сколько-то шли пешком. На тех переходах, наверное, лучше отдыхала я, а не лошади. Я ж никогда не собиралась идти в ковбои! Малыш-Черныш меня не подводил. Дыхания не сбивал, а норов у него был такой, что на открытых участках косматого мустанга Лабёфа и близко к себе не подпускал, вперед рвался. Да уж, что там говорить — отличная у меня лошадка!

Мы проскакали по прериям и взобрались по лесистым склонам известняковых холмов, а потом стали пробираться сквозь густой кустарник предгорий, переходить ледяные ручьи. Снег по большей части стаял на солнышке, но во всей своей лиловой красоте уже опускались длинные тени сумерек, и градус воздуха понижался с ними вместе. Нам после скачки было тепло, и вечерней промозглости мы поначалу радовались, но потом сбавили шаг и стало зябковато. После темна быстро мы уже не ехали — лошадям опасно. Лабёф сказал, что рейнджеры часто ездят по ночам, чтоб избегать ужасного техасского солнца, поэтому лично ему-то все равно. А вот мне не нравилось.