Читать книгу "Румянцевский сквер - Евгений Войскунский"

— Ну, ты же знаешь, папа, сутки был без сознания, потом очнулся, но не говорит. Вернее, речь появилась, но скандированная, невнятная. Ничего не помнит.

— А внутреннего кровоизлияния нет?

— Энцефалограмма не показывает. Но сотрясение мозга сильное. Огромная гематома на черепе, подскок давления. Ужасно жалко Лёню. Но нельзя же торчать часами…

— Валентина говорит, подозревают бывшего твоего…

— Чепуха! Бахрушин, конечно, опустился, алкоголик краснорожий, устроил в кафе скандал — но напасть в подъезде на человека? Нет, нет, невозможно! Вот пара морковок, почисть. Лёню ограбили, забрали все деньги, он же собирался ехать закупать продукты, — не может быть, чтобы Бахрушин.

— Следствие покажет.

— Любому следователю заявлю: на грабеж Бахрушин не пойдет. И потом: почему бы ему нападать на Лёню? Скорее уж — на Влада. На соперника, так сказать. Влад говорит, за день до того приходили двое, ну, как это — раньше были в Америке, теперь у нас появились…

— Рэкетиры?

— Да, да! Требовали денег. Вот их и надо искать.

В кастрюлях булькало, из-под крышек рвался пар. В точности как Милда, опять подумал Колчанов. Все на большом огне… Я ее так и называл: Милда Большой Огонь…

Плыл рыбный дух, вызывая беспокойство у Герасима. Он вертелся с нетерпеливым мявом у ног, его круглые зеленые глаза выражали отчетливое вожделение.

— Валентина плачет в трубку, — сказал Колчанов. — Говорит, если Лёня погибнет, она покончит с собой.

— Господи! Да не погибнет! Ей объясняет врач в больнице, и мы с Владом твердим — поправится Лёня, только время нужно, — а она будто слушает, но не слышит.

— Ей плохо, Нина.

— А кому хорошо? Влад отвез ей транквилизаторы. Что еще можем сделать? Мы же все дико заняты, не можем сидеть с тетей Валей.

— Надо бы мне к ней съездить, — сказал Колчанов. — И к Петрову надо. Что-то плохо я хожу.

— Давай-ка посмотрю твои ноги. Приляг на тахту.

Ноги отца ей не понравились.

— Видишь, опухли. Тут больно? А тут? Да… Возможно, эндартериит. — Нина покачала головой. — У меня было такое подозрение, я привезла троксевазиновую мазь.

Она объяснила, как делать на ночь компрессы с этой мазью. И потребовала, чтобы завтра же отец отправился в поликлинику, взял направление на анализы — на протромбин, на сахар.

— И брось курить! Папа, умоляю, умоляю! Ты просто не представляешь, как опасно для тебя курение!

3

У Владислава Масловского висел большой японский календарь, а с календаря обворожительно улыбалась японочка в красном бикини на морском берегу — словно обещала ласку и прочие радости на будущий девяносто первый год.

Следователь Ильясов, войдя в кабинет, внимательно посмотрел на японочку и пожевал губами, как бы пробуя незнакомую пищу. Он был немолод и франтовато одет. Воротничок рубашки у него был с пуговками на уголках, галстук — космической тематики, с изображением спутника. На крупном носу прочно сидели очки.

— Владислав Брониславович, — старательно выговорил он имя-отчество Масловского, — прошу подробно рассказать о вечере, который предшествовал избиению и ограблению Гольдберга.

Он поставил перед собой диктофон.

Кафе было еще закрыто, но доносились из кухни невнятные голоса, быстрый стук ножа Богачева. За стойкой бара Квашук звякал фужерами и насвистывал нечто неритмичное.

У Влада вид был усталый, только вчера он возвратился из утомительного автопробега по области. Теперь, когда Лёня Гольдберг выбыл из строя, приходилось ему закупать продукты. Да если бы просто приехать и купить — то дело не хитрое. Но окрестные совхозы мясо продавали неохотно — желали свой продукт обменять на стройматериалы, на шифер, на удобрения. Черт знает что творилось в хозяйствах: деньги, даже живые, наличные, все более теряли привлекательность.

Влад разгладил свои толстые усы, словно приклеенные к узкому бледному лицу, и стал рассказывать о том вечере — как Бахрушин затеял скандал из-за того, что дочка помогает тут, в кафе, и оскорбил Гольдберга и его, Масловского, и лез в драку, и пришлось силой выпроводить пьяного скандалиста.

Ильясов слушал с непроницаемым видом. Его лицо с синими от бритья жестких волос щеками не выражало ничего, кроме, пожалуй, скуки. Можно было понять следователя: дело дохлое, у ограбленного отшибло память, единственная версия — Бахрушин — сомнительна. Отнятые двадцать тысяч — деньги не малые, но и не такие, чтобы — ах! Дело, в общем, мелкое и вряд ли будет раскрыто — повиснет, как тысячи других…

— Моя жена, — говорил Влад, — уверена, что Бахрушин, ее бывший муж, ни в коем случае не мог…

— С вашей женой, — прервал его Ильясов, — будет отдельный разговор. Прошу пояснить: каковы мотивы у Бахрушина? Почему он оскорбил Гольдберга и вас?

— Ему не нравится, что Марьяна… его дочь… что она помогает нам в кафе.

— Она работает официанткой?

— Понимаете, мы не общепит, у нас кафе свое. Частное. И члены семьи в свободное время помогают…

— Вы платите ей зарплату?

— Нет.

— Бахрушин был обозлен именно этим?

— Он считает, что мы эксплуатируем Марьяну. Она же школьница выпускного класса. Он хотел ее увести из кафе, она вырвалась. Я попросил Бахрушина успокоиться, он крикнул: «Я тебе покажу, полячишка». Дословно. И ударил меня…

— Вы поляк?

— Да, по отцу. Отец был полковник Советской армии…

— Дальше? Куда он вас ударил?

— По уху. Гольдберг стукнул его по руке. Вот так, ребром ладони. Бахрушин бросился на Гольдберга, но тут подоспел Квашук, наш бармен. Втроем мы вывели Бахрушина и его собутыльника из кафе.

— Опишите собутыльника.

— Ну, я не очень приметил. Долговязый, в клетчатом пиджаке — это все, что могу сказать.

— Бармен Квашук здесь? Позовите его.

Алеша Квашук вошел с широкой улыбкой, с порога предложил выпить коньяку. Ильясов повел на Квашука свой крупный нос, сухо сказал:

— Я вызвал вас не для того, чтобы выпивать. Сядьте и отвечайте на вопросы.

Присмиревший Квашук рассказал, как выводили из кафе Бахрушина с клетчатым напарником.

— Слышали ли вы угрозы Бахрушина по отношению к Гольдбергу?

— Он, конечно, ругался, когда вытаскивали. Матерился.

— Гольдбергу, отдельно, угрожал?

— Отдельно? Н-нет, не помню. Он орал, напарник усадил его в машину, в «Волгу» черную, и они отвалили.

— Товарищ следователь, — сказал Влад. — Вот насчет угроз. За день до этого, еще кафе было закрыто, постучались двое. Я думал, они пришли от поставщика, впустил их сюда, в кабинет. А они — давай, говорят, тридцать кусков.