Читать книгу "Госпожа камергер - Виктория Дьякова"

Мари-Клер повернула голову в одну сторону, в другую, еще цепляясь за робкую мечту – возможно, Хан-Гирей одумался. Он ищет ее. Он будет молить о прощении и все же сделает предложение. Но нет. Его нигде не было – да и не могло быть. Как дьявол-искуситель, явившись, он снова умчался на колеснице зла, наслаждаясь удачно прокрученным дельцем.

Сейчас она испытывала чувство, которое приходило к ней, когда, подходя к морю, она, вопреки запрету сестры Лолит, решалась искупаться в нем. Перед тем как войти в воду, она крестилась и мысленно просила матушку-настоятельницу простить ее дерзость. Вот и теперь она осенила себя знамением, не так, как учили в последние годы, а по-католически, привычно, слева-направо.

Привычный жест крестного знамения вызвал в ее душе целый ряд детских воспоминаний – розовые цикламены у ажурных мавританских решеток и синее море, плещущееся за толстыми стенами кармелитской обители. Теперь она прощалась с ними навечно. Мрак, покрывавший для нее ее существование в последние часы, разорвался, мир воссиял множеством красок, жизнь предстала со всеми немногими радостями, которые юной девушке довелось пережить. Сестра Лолит улыбнулась черными, как спелые ягоды чернослива, глазами.

Но при том Мари не спускала взора с экипажа, который опять выезжал на Морскую, теперь уже с Галерной, с той самой Галерной, где она пошатнулась и начала падение. Ровно в ту минуту, когда карета достаточно приблизилась и почти что поравнялась с ней, она, вжав голову в плечи, упала под нее на руки и легким движением, как бы намереваясь тотчас встать, опустилась на колени.

В тот же миг она сама ужаснулась тому, что делала. Перед ней мелькнуло лицо князя Саши и несбывшаяся мечта: она в белом подвенечном платье, которое все расшито белыми цветами граната, а Саша, в парадном мундире, ослепительно красивый, облитый золотом галунов и орденов, ведет ее к алтарю… Все быстро растаяло. «Где я? Что я делаю? Зачем?» – еще стучала в голове мысль.

Она хотела откинуться, подняться, бежать в Таврический и молить княгиню Лиз о прощении. Но что-то неумолимо сильное толкнуло ее в голову и потащило за спину. «Господи, прости мне все! Прими меня», – шептала она, чувствуя невозможность борьбы. Перед взором возникла огромная свеча и книга под ней, в тяжелом кожаном переплете, обитая ажурными железными украшениями, похожая на те, которые она с трудом перелистывала в библиотеке кармелитского монастыря. Но листы в книге были пусты. Сама не зная почему, она догадалась, что перед ней открылась книга зла – полная тревог, обманов, насилия, и у нее нет сил закрыть ее и отнести обратно на полку. Свеча вспыхнула оранжевым светом, осветив все, что прежде казалось похороненным во мраке. Затрещала, стала меркнуть. И наконец потухла…

Мари уже не слышала ни ржания лошадей, ни криков извозчика, ни стенаний испуганных седоков. Люди сбегались со всех сторон к месту происшествия – откуда они только взялись теперь все. Дамы ударились в плач, кто-то кинулся за доктором, кто-то за жандармами… Среди собравшейся толпы случайно нашелся человек, который служил на поварне в Мраморном дворце при князе Алексее Федоровиче Орлове и всего несколько дней назад видел Мари-Клер, как она садилась у крыльца дома его хозяина в карету княгини Потемкиной…

Туда, в Таврический дворец, где все уже сбились с ног, разыскивая снова исчезнувшую воспитанницу, и привезли то, что было ее телом, но вовсе уж на нее не походило.

Таврический дворец, с высоким куполом и перистилем из шести колонн, поддерживающих фронтон, с округлыми флигелями, выведенными до самой набережной Невы, огражденный невысокой чугунной решеткой, так напоминавшей творения восточных мастеров на мысе Каталана, – ей казалось, он приближается медленно, почти что летит к ней. И она не могла сообразить разбитой, больной головой своей – она видит все же его наяву, или он явился к ней в смертном сне.

Подняв девицу на руки, служка князя Орлова внес ее в великолепный холл, освещенный окном, сделанным в куполе. Она видела только это окно и мрамор колонн, в два ряда устремившихся к вершине… Княгиня Лиз сбежала по лестнице в холл и вскрикнула, увидев окровавленное тело в руках дворового – в разорванных, замаранных кровью одеяниях. Разбитое, окровавленное тело, еще недавно подвижное и полное жизни. Закинутая назад голова с тяжелыми потускневшими волосами, вьющиеся локоны на бледных висках, на прелестном еще недавно личике, усеянном кровавыми ссадинами, страдальческая улыбка на полуоткрытых губах – странная, жалкая полуулыбка и ужасное, пустое выражение остановившихся глаз…

– Она жива? – пролепетала княгиня Потемкина, прикоснувшись к безвольно повисшей руке девушки.

– Да вроде ж жива, – проговорил, пожав плечами, дворовый, – дышала, покуда везли… – И тут же добавил: – Тама, ваша светлость, с извозчиком расплатиться надо бы и дохтура позвать…

– Да, да, – спохватилась Лиз. Обернувшись, она увидела мужа, стоявшего за ее спиной, а чуть подалее, между серых мраморных колонн, – сына.

– Алексей, – попросила она взволнованно, – расплатись с возницей. И пошли сейчас же за доктором Шлоссом. Я знаю, он не практикует по возрасту, но я никому не доверяю, кроме него.

Граф Анненков тут же вышел на крыльцо. Князь Александр Потемкин молча взирал на разбитую Мари-Клер.

– Уйди прочь! – крикнула ему Лиз, сверкнув глазами. – Уйди прочь с моих глаз, я знала, что все добром не кончится, – и залилась слезами, закрыв лицо руками.

– Чем же я виноват, матушка? Отчего? – Князь возразил вполголоса: – Я вас не понимаю…

– Верно, Лиза, – княгиня Анна, поспешно сойдя в холл, участливо обняла подругу за плечи. – Время ли сейчас для упреков. Что же ты стоишь, – прикрикнула она на дворового, – неси ее в комнаты…

– Таки не указывали же ничего, – пробормотал тот виновато.

Мари-Клер не могла говорить. Но она видела, как сбежала по лестнице княгиня Лиза, только почему-то ей казалось, что она не бежит – парит над ступенями, точно птица. Она почти не различала лица княгини, но хорошо видела ее платье. Черное, низко срезанное бархатное платье, открывавшее словно вылепленные из алебастра красивые руки и грудь Лиз. Платье, обшитое венецианским гипюром, и ровную гирлянду анютиных глазок на черной ленте вдоль талии.

Мари-Клер так нравились итальянские кружева, которые использовал портной княгини, так очаровали ее анютины глазки, придуманные им в аппликации для платья Лиз, что она просила сделать ей то же самое, только на светлом батисте. На том самом батисте, который разорвал на ней Хан-Гирей… Платье из батиста с пышными венецианскими кружевами – воплощенная девичья мечта, которая принесла несчастье.

Скоро Мари-Клер раздели, уложили в постель под голубой шифоновый полог, расшитый золотыми индийскими слониками. Она смотрела на них, в голове у нее шумело. Казалось, что слоников очень много. Они идут целым стадом на нее, машут широкими ушами и мотают хоботами. Даже дудят… Анна Алексеевна, сдерживая слезы, сидела в изголовье. Она держала руку Мари-Клер, и ей казалось, что держит руку мертвеца, бестрепетную, холодную, почти ледяную.