Читать книгу "Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Кэтлин Уинзор"

Эмбер в изумлении глядела на него, потом бросилась к входной двери и выглянула на улицу. Все верно — карета исчезла. Полная гнева и отчаяния, она кинулась к хозяину таверны:

— Я должна вернуться в Лондон! Здесь можно нанять лошадь?

— Нет, мэм. Почтовые кареты здесь не останавливаются. Обед стоил десять шиллингов и комната десять. Всего — один фунт, мэм.

И хозяин протянул руку.

— Один фунт! Но у меня нет фунта! У меня нет ни фартинга! О, черт его подери!

Ей казалось, что нет человека, с которым судьба обошлась так подло и который перенес столько страданий, сколько постоянно валится на нее с тех пор, как она перебралась в Лондон.

— Как же я доберусь домой? — снова спросила она, на этот раз просительным тоном. Ведь не могла же она идти пешком в такой ливень и по грязи.

Минуту хозяин молчал, потом наконец, поглядев на дорогую одежду, решил вопрос в ее пользу.

— Что ж, мэм, вы выглядите честной дамой. У меня есть лошадь, которую я могу вам одолжить, а сын сможет вас проводить, если по возвращении домой вы заплатите по счету.

Эмбер согласилась и с четырнадцатилетним сыном хозяина отправилась в путь на паре кляч, которых не имело смысла понукать или похлестывать из-за их почтенного возраста. Не было и половины третьего, но уже стемнело; дождь лил не переставая, не проехали они и четверть мили, как насквозь промокли.

Двигались в полном молчании. Эмбер стиснула зубы — ей было очень плохо из-за толчков в животе, одежда ее намокла, а волосы слиплись. Она проклинала Льюка Чаннелла и презирала его. Чем дальше они ехали, тем сильнее становились боли в животе, и тем сильнее она замерзала. Эмбер решила, что убьет его, и пусть за это ее сожгут заживо.

Когда они приехали в Сити, улицы были почти безлюдны. Встречные мужчины шли, завернувшись в плащи до носа и низко надвинув шляпы от холодного ветра. Мокрые тощие собаки и зачуханные кошки забились в подворотни. Сточные канавы, проложенные посредине улиц, превратились в бурные потоки, по которым стремительно неслась вода и нечистоты.

Мальчик помог Эмбер сойти с лошади и проводил ее в дом. Она бросилась в комнаты, мокрые юбки хлопали по ногам, намокшие пряди волос змеями свисали по плечам, она походила на водяную ведьму. Эмбер пробежала через холл, ни на кого не глядя, хотя многие с изумлением проводили ее взглядом. Она бегом поднялась по ступенькам, потом — по коридору и ворвалась в свою комнату с истерическим криком:

— Льюк!

Ей никто не ответил. Комната оказалась пуста, кровать незастелена, и повсюду — следы торопливых сборов. Ящики комода выдвинуты и пусты, шкаф с ее одеждой раскрыт и тоже пуст, туалетный столик чисто вытерт. Со стен исчезли даже зеркала, недавно купленные ею. С камина пропали серебряные подсвечники. В красивой позолоченной клетке одиноко сидел попугай и, наклонив голову, с любопытством глядел на нее. На полу Эмбер увидела сережки, которые Брюс купил ей на ярмарке, там в деревне. Сережки явно отбросили с презреньем, как мусор.

Эмбер стояла, онемевшая от горя, ошеломленная от вероломства и беспомощная. Но даже теперь она ощутила чувство облегчения и была рада, что избавилась от них, от всех троих: Льюка, Салли Гудмен и простой маленькой Онор Миллз. Эмбер медленно подняла руку и вынула из волос шпильки. На концах каждой блестел золотой шарик с украшением из мелких жемчужин. Она протянула шпильки мальчику.

— Все мои деньги пропали, — устало произнесла она, — на, возьми это.

Мальчик с сомнением посмотрел, но потом согласился. Эмбер медленно закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Она не желала сейчас ничего, только бы лечь в постель и забыть — забыть, что она жива.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава девятая

Пол в камере покрывали циновки из расползшегося тростника, в помещении пахло кислой застоявшейся гнилью, и повсюду без всякой опаски бегали крысы в поисках остатков пищи. В полутьме ярко блестели их черные, как бусинки, глаза. По каменным стенам стекала вода, она сочилась из слизи, покрывавшей зеленый лишайник. Из каменных глыб торчали забитые в них большие чугунные кольца, с которых свисали тяжелые цепи. Вдоль стен тянулись нары, как в бараке. Хотя наступило утро, в камере стоял сумрак, и было бы совсем темно, если бы не тусклый свет сальной свечи, которая еле теплилась, словно пламя не могло пробиться сквозь густой затхлый воздух. Здесь, в камере обреченных тюрьмы Ньюгейт, содержались заключенные, не имевшие денег, чтобы заплатить за более приличное помещение.

В камере сидели четыре женщины, закованные в тяжелые цепи. Они молчали.

Одна из арестованных, молодая женщина-квакер[18], в строгой черной одежде, белом накрахмаленном воротнике и полотняной косынке на голове, сидела неподвижно, опустив голову.

Напротив нее — женщина средних лет, похожая на обычную домохозяйку, которые каждый день с корзинами в руках снуют по улицам города, по рынку. Рядом лежала мрачная неопрятная женщина и, цинично улыбаясь, тупо глядела на окружающих, ее грудь и лицо покрывали раны и болячки. То и дело женщину сотрясал такой глухой мучительный кашель, что казалось, внутренности ее вырвутся наружу. Четвертой была Эмбер. Она сидела, завернувшись в плащ, одной рукой крепко прижимая к себе клетку с попугаем, другой — муфту.

Эмбер казалась странно неуместной в этом грязном хлеву: хотя ее одежда и потеряла прежний нарядный вид после всего, что произошло за прошедшие две недели, ткань была дорогой, а покрой модным. Платье с пышными рукавами, которое сшила мадам Дарнье из черного бархата, прекрасно сидело поверх жесткой нижней юбки из красно-белого полосатого атласа. Низкое декольте окаймляли белые тонкие кружева, ноги — в шелковых алых чулках, а из-под платья виднелись черные бархатные туфельки с квадратными носами и большими блестящими пряжками. Эмбер куталась в черный бархатный плащ и держала на коленях лисью муфту, перчатки, веер и маску.

Она находилась в тюрьме, возможно, около часа, хотя ей показалось, что гораздо дольше, и пока никто не проронил ни слова. Она беспокойно оглядывалась, стараясь хоть что-то разглядеть в этой полутьме, потом начала нервно ерзать. Повсюду — снизу, сверху, из-за стен — слышались приглушенные звуки: стоны, крики, ругательства и смех.

Она посмотрела на домохозяйку, потом на квакершу и, наконец, — на грязную шлюху у противоположной стены. Та наблюдала за Эмбер с нескрываемым любопытством и насмешкой.

— Это и есть тюрьма? — спросила Эмбер, обращаясь к ней, потому что остальные обитатели будто не замечали ее или были погружены в собственные размышления.

Шлюха секунду близоруко щурилась на Эмбер, потом рассмеялась и закашлялась, прижав руку к груди. Она выплюнула на пол комок окровавленной слизи и передразнила: