Читать книгу "Поцелованный богом - Лариса Соболева"

– Странности за ним замечал? – поинтересовался Ренат. – То есть, делал он что-нибудь такое, что тебе показалось нелепым, нелогичным, противоестественным?

– У него все противоестественное. Друг у него был, у того возникли трудности. Он свое предприятие по договоренности отдал Амбарцуму, бумаги все подписал, якобы, продал. На самом деле Амбарцум ни копейки ему не заплатил, должен был вернуть предприятие. И что вы думаете? Кукиш показал он другу. Это нормально? Друга кинул!

Диалог поначалу велся быстро. Но когда Ренат и Сергей поняли, что попали на золотого информатора, стали обдумывать свои вопросы.

– Дом охраняют? – осведомился Сергей.

– Один человек.

– Что ж так мало?

– Амбарцум никого не боится. Ему все с рук сходит, он и думает, что его бог поцеловал.

– А вообще, сколько при нем человек?

– Пять дармоедов.

– Семья большая? – задал вопрос Ренат.

– Он один живет. Дети в Москве, учатся в лучших вузах. Третья жена в прошлом году сбежала, и правильно сделала.

– Слабости у него есть? – Рената интересовали психологические особенности Амбарцума.

– Бабы. Женщин он очень любит.

– Постоянная есть, ну, любимая?

– Есть и такая. Не то что любимая, но он к ней заглядывает на протяжении пяти лет, правда, редко. Бывает раз в месяц, иногда чаще.

– Адрес дашь?

Водитель назвал адрес. Остались последние штрихи к портрету.

– Где он спит? – спросил Сергей.

– На втором этаже. Окно не закрывает – свежий воздух любит, собак не держит. Но учтите, если к нему сунетесь: камеры с внешней стороны дома есть на всех углах, пройти незамеченными не удастся.

– Почему ты решил, что мы к нему сунемся? – усмехнулся Ренат.

– А то я лапоть и не понял, зачем вы меня прессуете, – в ответ усмехнулся водитель. – Достал вас Амбарцум крупно, так ведь?

– Шея и Писарь – что за люди? – спросил Сергей.

– Уроды и прихлебатели. Им хозяин доверяет.

– Их приметы, – коротко бросил Ренат. – Желательно особые.

– Значит, Шея... Бывший спортсмен, силен, гад. Я однажды видел, как он припечатал одного, тот сразу сознания лишился. Особых примет у него нет, но вы его узнаете по габаритам. Он крупный, выше всех парней Амбарцума. Тупой. И рожа у него тупая. А Писарь самый худой, вот как ты, – указал на Рената. – Хитрый. Когда слушает кого, то поворачивает голову боком, будто глуховат на ухо. Кажется, что все время улыбается. Но это обман. Рот у него какой-то ненатурально улыбчивый. Он типа секретарши у Амбарцума, у него есть карманный компьютер, и он постоянно туда записывает распоряжения шефа.

– Ну спасибо, – сказал Сергей.

– Если что – заходите.

Ренат с Сергеем уже вышли на улицу, как вдруг их догнал водитель:

– Стойте! Вспомнил! – Он подошел ближе. – Это самое вспомнил: противоестественное. Амбарцум приказывал мне заезжать на проспект Калинина. Сам я из машины не выходил – ходил в основном Шея, реже Писарь. Говорили они с инвалидом в коляске. Но в машине не обсуждали, о чем с ним базарили. Зачем им инвалид-попрошайка, а? Не знаете? Вот и я не знаю.

Сергей с Ренатом еще раз поблагодарили его и двинули к джипу.

– Устроим Амбарцуму сейчас жаркую ночь? – осведомился Ренат.

– Сначала я так и думал, но теперь нет, – шагая по темным переулкам, задумчиво сказал Сергей.

– А что тебя не устраивает в этой ночи?

– Инвалид. Надо найти парня. Майка тоже говорила о парне-инвалиде с проспекта Калинина. Мой нос чует падаль, рано Амбарцума прессовать.

Наконец, ресторан покинули последние гости, цветы и подарки укладывали в машину, а Марлен Петрович сидел один. Перед ним простирались опустевшие столы, с которых официанты уносили грязную посуду. Почему-то сегодня среди большого скопления людей, восхвалявших его, он почувствовал себя безмерно одиноким, как в пустыне. Это чувство не утратилось и с окончанием вечера, а главное, понимал Марлен Петрович, оно теперь всегда будет с ним, заменит родных и близких, заполнит пространство вокруг. В сущности, он всегда был одинок, но прежде этого не замечал или не хотел замечать. Раньше было больше сил и не было времени на копание в себе. Но сегодня пришло осознание, что жизнь, в общем-то, прожита, появилось желание оглянуться назад и осмотреться вокруг. Он вдруг ясно ощутил: между ним и людьми, включая сына – и это прискорбно, – огромная, непреодолимая пропасть. На что же растрачены силы? На одиночество? Его боялись, ненавидели, перед ним лебезили, но никто никогда не любил. Печальный результат к семидесяти пяти годам жизни.

– Папа, ты устал? – склонился к нему Ярослав.

– М? – Марлен Петрович вышел из оцепенения. – Немного.

– Поехали. Тебе помочь?

– Я сам, – несколько грубо произнес Марлен Петрович, поднимаясь.

Слабым его не увидят. Он обязан обходиться без посторонней помощи и, если придет она – та самая, что ежеминутно караулит людей, чтоб их подсечь, – он должен умереть стоя, как дерево.

Марлен Петрович вышел под навес ресторана, водитель сдал назад, чтоб подъехать к патрону.

Метрах в пятнадцати Марлен увидел фигуру мужчины, выросшую как из-под земли. Нет, он увидел ее – ту самую, он почувствовал: она здесь. Марлен Петрович не испугался, но повернул в сторону голову – посмотреть, где сын. Всего на миг он остался один, и пуля тут же настигла его. Марлен Петрович попятился и врезался в Ярослава. Ноги подкосились, но ему не дал упасть сын. Закричала Валентина... Марлен Петрович отяжелел, у Ярослава не хватало сил держать его, и он звал на помощь.

Конец? Такой тривиальный? Теряя сознание, Марлен Петрович видел одно: поглощавшую его темноту – густую и беспросветную.

1925 год. Ядовитый поцелуй.

Катя привыкала к новому качеству – замужней женщины. У нее прибавилось обязанностей, ведь раньше она выполняла их частично и формально, в основном о сыне заботилась мамаша. Теперь же Назар полностью перешел на попечение жены. Катя его кормила, обстирывала, в общем, делала все, что полагалось делать женщине. Ночами он любил ее с первобытной страстью, в чем тоже было много новизны, об этой стороне жизни Катя имела смутное представление, которое резко разнилось с реальностью. Необузданность Назара сковывала ее, она привыкала к нему с трудом, в этом смысле ей чего-то не хватало. Катя по-прежнему продолжала учить ребятишек и взрослых, ходила в семьи, где ученье было под запретом, для девиц на выданье грамота считалась лишней. Катя уговаривала упрямых родителей не запрещать девушкам учиться, иногда добивалась успехов.

К радости мамаши, Назар образумился и переменился. Да, теперь вечерами он стремился домой, где ждала его Катя, спешил обнять ее, ощущая небывалый подъем. Назару на самом деле стало легко дышать, потому и работа спорилась. Раньше ему мешала «классовая вражда»: хотя душой и телом он стремился к Кате, думал лишь о ней, но упорно выставлял щит между ними, пока окончательно не понял: больше не могу. Действительно, не может человек жить, довольствуясь одним общественным счастьем, ему нужно иметь свое, личное, засыпать с ним в одной кровати.