Читать книгу "Записки безумной оптимистки. Три года спустя - Дарья Донцова"

Внезапно он замолчал.

– Что? – воскликнула я.

– Качество вашей жизни будет иное, – тихо договорил врач.

Но я тогда не обратила внимания на эту фразу. Главное, что Игорь Анатольевич гарантировал мне жизнь.

Отчего-то начали с лучевой терапии. Никакой боли или неудобств она мне не принесла. Сначала тело разрисовали специальным фломастером, а потом меня просто укладывали на стол, над которым висело нечто, похожее на фотоаппарат. Врач уходил, закрывал тяжелую свинцовую дверь, потом в фотоаппарате что-то щелкало, и все. Не помню, сколько минут длился сеанс. Я лежала, вспоминая сирийскую гадалку. Сначала она пообещала мне дочь, а потом сказала:

– В сорок пять лет ты сильно заболеешь, но не умрешь.

Не знаю, как другие люди, а я панически боялась операции. До сих пор я была удивительно здоровым человеком и в больнице лежала всего два раза, когда рожала детей. Потому я принялась изводить Оксану вопросами, по большей части глупыми. Больно ли, когда тебя режут? Возможно ли проснуться во время операции? Вдруг я умру на столе? Правда ли, что в реанимации лежат без одеял и подушек?

Бог знает какая дурь лезла мне в голову. Оксана сначала терпеливо мне отвечала, но потом, очевидно, рассказала о моих фобиях Александру Ивановичу, потому что неожиданно к нам в гости пришел его приятель, сотрудник психфака, психотерапевт Володя Кучеренко и, ласково улыбаясь, сказал:

– Знаешь что, нам надо поговорить!

Так я оказалась на приеме у психотерапевта и услышала от него странное заявление.

– Рак, – объяснял мне Вовка, – это болезнь не тела, а души. Он никогда не посылается просто так. Онкология – это сигнал, говорящий о том, что ты живешь неправильно. Следует измениться коренным образом.

Я скривилась:

– И как ты себе это представляешь? Мне сорок пять, и потом, что значит измениться?

– Стать другой, – без тени улыбки заявил Володя, – давай попробуем.

И я стала ходить к нему регулярно. Дорогие мои, если кто-то вам скажет, что эти самые сеансы психотерапевта милое, приятное занятие, немедленно стукните этого человека. Нет ничего хуже этого.

Психолог выковыривает из вас абсолютно все, мельчайшие подробности вашей жизни, подчас такие, о которых не хочется не то что кому-то рассказывать, а даже вспоминать наедине с собой. В какой-то момент вы начинаете просто ненавидеть душеведа. Я, например, каждое утро начинала с того, что хватала трубку и сообщала ему:

– Что-то в горле царапает, я не приду сегодня, пожалуй!

– Немедленно собирайся, – каменным тоном отвечал Кучеренко. – Жду через час.

Я, словно жертвенное животное, мрачно плелась к метро, ненавидя всех: Кучеренко, Александра Ивановича, Оксану…

Сколько раз я, рыдая, пыталась убежать из его кабинета, и он за шиворот втаскивал меня назад, потом вообще наступил караул.

Один раз, выйдя от Кучеренко на улицу, я чуть не упала в обморок. По тротуару шли странные пары: мужчины в куртках и шапках держали под ручку женщин в халатах и нижнем белье. Через пару секунд я сообразила, что дамы ненастоящие, нечто вроде призраков. Чуть не завыв от ужаса, я кинулась к Кучеренко назад.

– Ничего, – совершенно спокойно сказал тот, – случается такое, скоро закрытие.

– Что? – обалдело поинтересовалась я. – Что закроется?

– То, что открылось, – ответил психотерапевт и повез меня домой на своей машине.

Наступил жуткий период в моей жизни. Я не могла спуститься в метро – начинался сердечный приступ, не способна была зайти в магазин – боялась людей, вздрагивала, если рядом останавливался незнакомый человек, без конца рыдала и закатывала истерики несчастным родственникам. Те, предупрежденные Кучеренко, сцепив зубы, молчали, чем только сильней раздражали меня.

Потом пришла другая стадия. Очень хорошо помню, как в отвратительном настроении ехала домой в автобусе. Забыла сказать, что меня еще постоянно мучили мерзкие запахи, я вышвырнула из дома всю парфюмерию, она воняла нестерпимо. Так вот, я угрюмо тряслась в автобусе, стараясь глубоко не дышать, сидящая рядом тетка просто выкупалась во французских духах. Внезапно до носа долетел тонкий аромат прелой листвы, вокруг потемнело, я невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, то вместо улицы за окном увидела скошенные поля, кромку леса… Руки нащупали на коленях шуршащий скользкий материал, через пару секунд я отчетливо поняла, что сижу в карете. На мне темно-голубое атласное платье с длинной юбкой. Причем я знала, что еду из гостей к себе домой, меня зовут Анна, эти поля и лес мои…

Ровно через секунду картина исчезла, я вновь оказалась в вонючем автобусе, совершенно ошеломленная и обалдевшая. Впрочем, поездка в карете была намного приятней, чем видение, настигшее меня в другой день. Тогда мне примерещилась телега, тащившаяся сквозь вопящую толпу, впереди виднелась куча сваленного хвороста, и я с ужасом поняла, что это меня везут на казнь.

Одно не пойму, как я тогда не сошла с ума! В конце концов подобные штуки перестали меня пугать, я спокойно трансформировалась из одного существа в другое, и не всегда это были люди. Самое сильное впечатление связано с моим вселением в ящера типа птеродактиля. Я летела над густыми зарослями травы, расправив тонкие кожаные крылья, на душе царило спокойствие. Вдруг в зелени мелькнуло нечто, похожее на большую крысу.

Зверек был пойман и проглочен, ощущение полнейшего счастья затопило меня.

В больницу меня положили тринадцатого числа, я было заикнулась о переносе мероприятия на двенадцатое или четырнадцатое, но была осмеяна приятелями.

Утром, сложив сумку, мы с Александром Ивановичем сели на диван, и тут в распахнутую форточку влетел голубь. Мне стало нехорошо, всем известно, какая это плохая примета. Александр Иванович, сильно побледнев, начал ловить птицу, его ближайший приятель Володя Цехновичер понес какую-то чушь типа того, что голубь – птица мира…

Сами понимаете, в каком настроении я оказалась в палате. Кровать мне досталась самая неудобная, прямо у входа, возле туалета. Я легла, повернулась лицом к стене и изо всех сил постаралась не разрыдаться.

Накануне первой операции я, несмотря на все уколы, так и не заснула. В восемь утра появилась медсестра и, ласково улыбаясь, сообщила:

– Донцова, давай раздевайся.

– Совсем? – глупо спросила я.

– В простынку завернись, – пропела девушка, – сейчас каталку привезу.

Она исчезла, я вылезла из халата, схватила приготовленную простыню и ощутила себя трупом в саване. Потом мне стало холодно. Медсестра не шла назад. Примерно минут через десять она вновь заглянула в палату:

– Каталок нет.

И мы пошли пешком в операционную, впереди девушка в голубой пижамке, сзади я, замотанная в белую тряпку.

Возле двери с надписью «Не входить» сестричка посадила меня на кушетку, где лежали тюки с бельем, и велела: