Читать книгу "Писатель и балерина - Олег Рой"

Да и, самое главное, зачем? Ведь все действительно ровно наоборот. Нет никакой необходимости ни просить, ни как-то еще добиваться, чтобы Алине-Ангелине дали танцевать премьеру. Она и так ее танцует, потому что – а кому ж еще? Она хоть и не признанная прима, но очевидно же – лучшая. Разумеется, премьеру должна танцевать она.

Но она не должна!

Потому что на этом конфликте половина сюжета подвешена. А то и весь. И таинственный Он тут совершенно ни при чем. Вот уничтожить встающие на ее пути препятствия – это Он мог бы. Но вставать ей поперек дороги Он же не станет – да и как Он мог бы это проделать? Вот ликвидировать Петеньку Он может. Хотя, возможно, Петеньку убила сама Алина – это так и останется неизвестным до самого финала, Марк и сам еще не решил, как оно там на самом деле.

Но как, как сделать так, чтобы Алину не допустили до премьерного спектакля? Как?! А еще говорят, что писатель может как угодно свои сюжеты и своих персонажей поворачивать. Что б они понимали! Тут ерундовое обоснование придумать не можешь, потому что все придуманное – не то и не так.

Непонятные закорючки покрывали уже третий лист блокнота – так Марк обдумывал варианты, помечая их, чтобы можно было потом вспомнить. Он еще раз просмотрел все, что успел насочинять.

Ногу случайно растянула? Банально очень. И вообще – тьфу. Или не случайно? Кто-то из конкуренток подтолкнул, она упала неудачно… Нет, не годится. Его Алина – умница, невозможно, чтобы она под ноги не смотрела. Да и падать балерины умеют, а ноги пуще всего берегут – даже в падении. Или Петенька что-нибудь гадкое господину директору нашептал? Зачем бы? Хотя не исключено… Например, Алина его наконец турнула, и он решил нагадить… Да… может и так быть. Только как-то… Вязко это все как-то, думал Марк. К тому же Петеньку убивают еще до премьеры – собственно, так оно уже и написано. И с какой стати тогда у Алины роль забирать? Разве станет директор театра после Петенькиной смерти соблюдать данное покойнику обещание? Какой смысл? Нет, Петенькино вмешательство тоже ничего в сюжете не решает. Может, еще какой-нибудь большой босс от искусства начал кого-то другого из труппы продвигать? Или официальная прима чувствует, что юная соперница уже на пятки наступает, и начинает интриговать? Почему перед самой премьерой, а не тогда, когда Алину только-только в первый состав поставили? Конфликт в том и должен состоять, что сперва ей дали возможность танцевать премьеру, а после почему-то эту возможность отобрали.

Почему?!! Почему, черт побери?!!

Марк со всей силы шарахнул кулаком по собственному колену. Запястье прострелило острой болью, а колено… Колену – хоть бы хны.

Открыл чистый лист, порисовал еще немного закорючек. Нет, все это решительно никуда не годится.

Господи, кто там еще звонит? Что им всем от меня надо?

Трубку Марк, однако, взял. В ответ на его угрюмое «ну?» из динамика донесся веселый говорок Ген-Гена:

– Слушай, Марк Кстиныч, друг разлюбезный, ну ты там как-нибудь уже определись, а?

– Что такое? – все так же угрюмо осведомился Марк.

– Да насчет «Коппелии» и твоей протеже. Не, я понимаю, тонкая нервная организация, все дела. Хотя, между нами мальчиками, я тебе скажу: все эти утонченные сильфиды вообще-то – здоровые кобылы. Ну, при таких-то нагрузках – еще бы.

– Ты мне позвонил, чтобы про кобыл рассказать?

– А, не! Чего про них рассказывать, и так все на виду. – Он довольно хохотнул. – Короче, я в твои дела не лезу, хотя много чего мог бы сказать. Но ведь дичь какая-то получается. Вы там придите к какому-нибудь консенсусу, у меня и без тебя, если что, забот хватает, до премьеры всего ж ничего остается. До Нового года меньше двух недель, а в январе уже, в первой декаде…

– Да в чем дело-то? – Марк начал злиться.

– В чем, в чем, в сильфиде твоей, – до Женьки, похоже, дошло, что Марк ничего не понимает и вообще, вероятно, не в курсе, – в Ижорской. Пошел я тебе навстречу, поставил ее в первый состав, ну, чтоб на премьере она плясала. А она, вишь, является ко мне давеча – очи долу, ножки крестиком: «Ах, я не могу, я не готова, я не справлюсь, пусть Павленко премьеру танцует». Ну, между нами мальчиками, Павленко, не в обиду тебе будь сказано, помузыкальнее твоей сильфиды будет, во второй состав я ее прям со скрежетом зубовным переводил. Так что я только за обратную рокировку. Но я не понял, что это за испанские танцы были. Хочу премьеру – не хочу премьеру. В следующий раз, когда за сильфиду свою просить станешь, сперва с ней разберись, чтоб без таких вот… выкрутасов.

Но Марк уже почти не слушал:

– А, ладно, ладно. Ты извини, Ген-Ген, я работаю. Я понял, да, я разберусь.

Отключившись, он застрочил со скоростью пулемета. Вот оно! Не важно, что там за тайны мадридского двора на самом деле, это он потом Полину спросит. А сейчас – в роман, в роман! Звонок Ген-Гена – это ж изумительно драматичный поворот! То, что надо! Павленко, говорите? Она ж вроде еще и Аня. Практически Анна Павлова. Ну, значит, будет у Алины подружка-соперница… то есть подружка-соперница уже в романе упоминалась, но вскользь, безымянно. А теперь будет… Алла Павлищева. Да, Алла Павлищева – хорошо.

Все равно после убийства Петеньки должно последовать убийство кого-то непосредственно балетного, в идеале – девочки из труппы. Марк подумывал «убить» кого-то из оркестра – к примеру девушку-флейтистку, Алинину подружку, или гримершу на худой конец, – но коллега непосредственно из труппы подходит лучше. Гораздо лучше. Отлично! Просто отлично теперь все складывается!

Марк потянулся, хрустнув всеми косточками – от затекшего в пояснице позвоночника до обращенных ладонями к потолку сцепленных в замок пальцев. Хорошо!

«Баланс» задумывался как роман отнюдь не только о балете. И «Призрак Оперы» был, ей-богу, ни при чем. Ну… почти ни при чем, уж больно образ таинственного поклонника (он же, по сути, покровитель) привлекателен, грех не использовать. Но в основном это была игра с самим собой. «Баланс» весь строился на зыбком равновесии между жизнью и смертью, на неразличимой подчас границе света и тьмы. Тьмы зловещей, ужасающей, хищной, только подступи – и пропадешь.

Поэтому убийств в романе предполагалось немало. Точнее – четыре. И каждое – как комплимент самому себе, почему бы и нет? – повторяло убийство из «Исторических детективов». В первом мелкий чиновник гибнет от ножа якобы уличного грабителя. Смерть Петеньки с его потными ладошками была практически калькой с этого эпизода. Во втором романе цикла сюжетная пружина закручивалась вокруг зверского убийства певички из мелкого лондонского ресторанчика, по сути – проститутки. Все думают, что это действует Джек Потрошитель, но Вяземский, разумеется, догадывается, что все не так просто. В самом начале третьего романа падает с Эйфелевой башни владелец третьеразрядного парижского кабаре. Вот тут Марк сомневался. С одной стороны, этот эпизод, безусловно, должен был превратиться в убийство не очень порядочного директора театра, где танцует Алина-Ангелина, и проще всего было списать жертву с Ген-Гена. Но, честно говоря, Лентяйкина было жалко. Но, в конце концов, можно ведь изобразить непорядочного директора и другим? Да, и даже скорее всего так выйдет лучше: не добродушный, все понимающий Ген-Ген, а суровый скучный бюрократ с маслеными, впрочем, глазками, которого заботит лишь содержимое собственного кармана. Ну и власть. Да, пожалуй. Пока что персонаж оставался безликим, как голый манекен. Впрочем, до третьего убийства было еще не близко. А уж до четвертого – тем более.