Читать книгу "Боевая машина любви - Александр Зорич"

Эгину кстати вспомнился коронный рассказ его четвертованного за измену Своду друга Иланафа о тернаунских домах терпимости, куда Иланаф некогда был заброшен в качестве соглядатая Свода, чтобы прислеживать за оринской дипломатической миссией. Судя по всему, там водились та же обстановка и тот же распорядок: «Две-три сальных шутки, бадья с водой, кровать».

Когда же, спустя четверть часа, он вылез из бадьи, то обнаружил, что его одежды уже нет на прежнем месте.

А Овель, на лице которой застыло выражение сдержанного ликования, сидит как ни в чем ни бывало в кресле и прилежно читает книгу в переплете из овечьей кожи.

– Эгей, госпожа Овель, не могли бы вы вернуть мне хотя бы мои рейтузы?

– Я их не верну, – спокойно отвечала Овель, не отрываясь от книги.

– Но, Овель…

– Нет, не верну! Если вы получите свою одежду, вы сможете одеться и уйти. Уйти от меня на день, на месяц, до конца лета или до конца вечности. Все это не столь уж важно. Важно, что я засохну, как росток без полива. Но вот если я не отдам вам одежду, то вы останетесь со мной. Вы будете сидеть здесь, как пленник, а я буду приносить вам еду и питье. Вы пробудете здесь со мной так долго, как только возможно. Рано или поздно – может быть, через год, а может завтра, нас обнаружит Лагха. И тогда он убьет нас, что поделаешь. Но, по крайней мере, мы умрем вместе, в один час. Я эгоистка, я не знаю, какого мнения об этом вы. Но меня это вполне устроит.

В каждой шутке есть доля шутки. Это было Эгину хорошо известно.

– Меня это тоже устроит, Овель, – ответил он и, наплевав на одежду, подошел к Овель в чем был, то есть совершенно голый. – Что читает моя госпожа?

Вместо ответа Овель захлопнула книгу, демонстрируя Эгину обложку.

«Канон Любовной Науки, писанный Юмиохумом, возлюбленным пажом императрицы Сеннин».

– Поддельный? – поинтересовался Эгин.

– Настоящий, – надула губы Овель.

– Дайте-ка посмотреть, – Эгин выхватил из рук Овель книгу, открыл ее на середине и начал листать, не в силах удерживаться от комментариев. – А-га… Так-так… О способах любовного возлежания… Об особых возбудительных средствах… О не влекущем чадородия… О способах сближения с девочками… Признаки желания у женщин… О Шилол… Второе Сочетание Устами! Да нет, как-то не так и не то здесь нарисовано… А, впрочем, нет, это и есть пресловутая Лиана, Обвивающая Бивень Тритона. А это? О Шилол, впервые такое вижу… Неужели? Так вот он – Удар Вепря в сочетании с Двойной Лирой…

– Милостивый гиазир Эгин, даже в Уложениях Жезла и Браслета нигде не говорится о том, что мужчине следует распалять женщину для страсти посредством чтения. И уж подавно, я вас уверяю, ничего такого не говорится в «Каноне». Только не спрашивайте, сколько раз я читала «Канон», потому что я читала его пятьдесят восемь в половиной раз. И еще столько же раз просто смотрела картинки.

– Разумеется, моя госпожа, – Эгин обернулся к Овель, взял ее в объятия и стал, одна за одной, расстегивать крючки на ее шерстяном платье.

Число этих крючков, как показалось Эгину, значительно превысило число чтений Овель «Канона Любовной Науки», но даже своими заплетающимися от ослепления близостью Овель пальцами, Эгин выполнил эту задачу.

С тяжелым шорохом платье съехало на ковер.

Наступил черед нательной атласной рубахи, на которой насчиталось не менее семи шелковых шнурков, чьей задачей было сделать рубаху плотно облегающей тело. Эти шнурки требовалось распустить, предварительно развязав узелки.

Эгин очень старался быть нежным и аккуратным, но в какой-то момент оказалось, что эти требования противоречат друг другу. Аккуратностью пришлось пожертвовать – Эгин попросту разорвал шелковую рубаху напополам. У него было оправдание – он не был с Овель так давно, что время их разлуки искупало любое нетерпение, не говоря уже о рубахах.

Единственное, чего Эгин решил не делать до самого последнего момента, так это не целовать Овель в губы.

Срастание Уст, как называли поцелуй в своеобычном на названия Аюте – вершина любовного соединения. Так некогда учила Люспена, лучшая куртизанка Круга Земель, лучший офицер Гиэннеры.

И Люспена была права, Шилол ее раздери! А коль скоро это вершина, то разбазаривать поцелуи на пути к вершине как-то не годится. Когда Овель попробовала привлечь к своим губам губы Эгина тот нежно, но требовательно отстранился. «Еще не время», – шепнул Эгин своей подруге.

Овель вкушала ласки Эгина со смесью жадности и равнодушия, столь свойственной девицам из аристократических семей столицы, в чьих умных головках стеснительность и страстность вели беспрерывные торги, попеременно уступая одна другой. Но бесстыдство все-таки медленно, но уверенно одерживало верх.

Обцеловав шею и скулы Эгина – а выше Овель просто не могла дотянуться – Овель принялась ласкать соски на его груди, его живот, его шею. Причем делала она это столь ненавязчиво, легко и умело, а ее алый язычок порхал, преисполненный такой несгибаемой легкости, что у Эгина закралось недвусмысленное подозрение относительно пристрастия Овель к тем самым утехам, какие она только что изобличала применительно к Сайле и даме Второго Ранга Стигелине.

Это подозрение, впрочем, не получило развития, поскольку вослед эгиновой груди Овель, опустившись на колени, приступила к Первому Сочетанию Устами и Эгин утратил способность думать о чем бы то ни было, кроме своего наслаждения, а на всякие подозрения ему было теперь чистосердечно наплевать.

Когда Овель захватила Эгинова гиазира в «магдорнский поцелуй», Эгин уже и не порывался воспринимать что-либо, кроме Овель и ее каштановых волос, собранных под сеткой, усыпанной розовыми жемчугами.

Он более не пытался воспрепятствовать Овель, которой невозможно было воспрепятствовать, хотя Люспена, все время вспоминавшаяся Эгину в ту ночь, и не рекомендовала начинать любовную схватку с Первого Сочетания Устами.

И вдруг Эгин понял, что более не может сдерживаться.

Что еще один ласковый удар язычка Овель о нежную плоть его гиазира – и никакая сила в мире не заставит его текучее наслаждение повернуть назад.

Осипшим от страсти голосом Эгин сообщил об этом Овель. Но та, артистично сверкнув глазами, предпочла проигнорировать сказанное.

Вот почему, когда семя Эгина оросило горячие губы Овель и она, само целомудрие, споро слизала его со своих губ и пальцев, удивляться было особенно нечему.

– Прошу простить меня за несдержанность, госпожа Овель, – сконфуженно произнес Эгин, усаживаясь на ковер рядом со своей довольной искусительницей.

– Я сделала это специально, – сказала она и хитровато сощурилась. – Чтобы во второй раз вам не приходилось прикладывать такие нечеловеческие усилия для того, чтобы сдерживаться.

Эгину ничего не оставалось, кроме как поцеловать Овель в висок цвета слоновой кости.

«Пятьдесят восемь с половиной чтений „Канона“ не прошли впустую», – отметил Эгин, поднимая Овель на руки. Она была все такой же худющей – перетащить ее на кровать Эгин мог бы и в свои десять лет. «Нет ничего гаже любовного соединения на полу», – менторским тоном заключила в эгиновой голове Люспена.