Читать книгу "Двойная жизнь - Олег Рой"

Старик хмыкнул.

– Ну… Прокормить-то прокормим, да и руки у тебя, надо думать, на месте. А помощник нам бы и впрямь не помешал. Ладно. – Он поднялся. – Мне к рации надо идти, у нас тут с этими вашими сотовыми не очень, мы все по старинке, по рации. Сеанс связи у меня. – Старик важно сдвинул брови. – Дочка в райцентр поехала, за продуктами и всяко такое. Вот с ней переговорю, тогда и про тебя что-нибудь решим. Паспорт-то при тебе? А то личность хоть вроде и знакомая, однако порядок должон быть.

– А то! Как же без него? – Денис вытащил из рюкзачного кармана паспорт Смелого и сунул хозяину, подумав, что «как же без него?» может относиться и к паспорту, и к порядку, который «должон быть». Эта мысль была из прошлого, из обсуждения рекламных слоганов. Известно ведь, что лучшие из них всегда с подтекстом, с подковыркой, с дополнительным вторым (а то и третьим) смыслом. Он отмахнулся от возвращающей в прошлое мысли – ну ее, тут надо попроще.

Дед взял документ, глянул мельком и тут же вернул:

– Ну добре! Отдыхай пока. Закат скоро, он тут… Ладно, сам увидишь.

И направился к притулившемуся слева вагончику (подсобка, что ли, подумал Денис), из которого выскочила навстречу ему девчушка лет не то восьми, не то двенадцати. Из-под повязанной назад а-ля «советская ткачиха» косынки выбивалась кудрявая прядка. Девочка привычно-нетерпеливым жестом отвела ее со лба. Движение показалось каким-то ужасно знакомым, но – ладно, не до того, потом вспомнится.

Увидев чужака, девочка остановилась на пороге вагончика, на черно-рыжей, с языками ржавчины железной ступеньке, смешно сдвинула бровки:

– Деда? Это кто? Дядя на сплав приехал?

– Гость у нас, дядя Алекс зовут, – довольно сурово сообщил Иван Петрович. – А ты куда босая выскочила? Давно ног не распарывала? Ну-ка марш обуваться! Внучка моя, Дашутка, – полуобернувшись, пояснил он Алексу. – Тут еще два барбоса где-то шляются. Нет чтоб гостя встретить, мол, тут все под охраной, они дрыхнут небось, дармоеды. – Старик улыбнулся. – Ладно, раз еще не прискакали, значит, тебе можно верить, добре. Прибегут еще. Они с виду-то грозные, но ласковое слово понимают и вообще разбирают, кто чего стоит, поговоришь с ними – и признают. Эй, дармоеды! Свой у нас! – вдруг зычно крикнул он куда-то в пространство и скрылся вслед за внучкой в вагончике.

Алекс выдохнул и подвигал плечами. Надо же, как мышцы-то свело! Это от страха. Ну, вроде обошлось, более-менее признал его старик. Вот еще бы дочка его не уперлась, вообще бы отлично. Лучшего места, чтоб «грозу» пересидеть, и не найдешь.

Впрочем, думать сейчас о том, что будет дальше, уже не было сил.

Он поднялся, потянулся, еще раз расправляя изрядно затекшие мышцы, подошел к вагончику, у стены которого разлегся толстенный обрубок бревна. Голый, без коры, явно приспособленный вместо скамейки. Денис плюхнулся на теплое, уютное «сиденье», привалился к нагретому боку вагончика. Перед глазами, наливая свинцом веки, затягивая в тяжелую колышущуюся дрему, сразу поплыл темный туман.

Расталкивая его вязкие языки, мимо прошла Адель – живая, чуть улыбающаяся, приветливо машущая рукой. «Уходи!» – хотел крикнуть он, но лишь слабо пошевелил губами: «Я не виноват! Я не убивал тебя! Я никого не убивал! Меня подставили! Это же очевидно». Адель исчезла, и в волнах тумана появился Егор, совсем уже взрослый. Приложил к глазам руку – козырьком, словно его слепило закатное солнце: «Папа? Это ты?» Он говорил с очень заметным английским акцентом. Денис не то что кивнуть, даже улыбнуться в ответ не успел – Егор досадливо поморщился и пробормотал: «Простите, я обознался. Вы очень похожи на другого человека». Денис рванулся было – подойти, остановить, объяснить! Но Егор стремительно уходил прочь – прямо по оранжево сверкающей в закатных лучах реке, повторяя все громче и громче: «Мой отец погиб. Просто погиб. Несчастный случай. Это был просто несчастный случай. Никто не виноват. Мама сказала, что это был просто несчастный случай». Каким-то запредельным усилием Денис все-таки сумел протянуть к сыну руки – но схватил только туман, темный, мокрый и холодный.

Мокрый и холодный язык тумана обхватил его ладонь и не выпускал.

Алекс открыл глаза.

У ног сидели две псины – не то алабаи, не то кавказские овчарки, не то московские сторожевые, не то помесь всех сразу, здоровенная такая помесь, мощная и лохматая. Смотрели зверюги, однако, вполне умильно, а одна настойчиво облизывала его ладонь, косясь темным, блестящим, как крупная спелая черешня, глазом в сторону брошенного поодаль рюкзака.

Учуяли!

Пару дней назад он набрел на довольно свежую туристическую стоянку. Останавливались не чайники, лагерь был и оборудован, и свернут по правилам: засыпанное и прикрытое дерновиной кострище, прикопанные консервные банки – сплющенные, чтоб какой зверь не поранился, и обожженные, чтоб быстрее ржавели, – в общем, все как полагается. Но, пошарив вокруг, не найдется ли чего полезного (не до жиру, знаете ли, быть бы живу), он обнаружил в кустах погрызенную с одного конца палку сервелата. Отпечатки зубов были мелкие – ежиные или, может, ласочьи, – а выглядел и, главное, пах сервелат вполне съедобно. После полутора месяцев рыбы, несоленой перловки, грибов и беличьих ореховых кладовых (грабить птичьи гнезда было как-то стыдно, все-таки не с голоду помирал) эта колбаса показалась чудесным посланием из той, прежней жизни. Той, где под ослепительными лампами дневного света сверкают чистотой мраморные полы, а улыбчивые продавщицы радостно достают из стеклянного нутра холодильных прилавков выбранные деликатесы (полсотни сортов, мама дорогая!), а ты еще морщишься скептически – нет, мне, пожалуйста, не бок, а серединку, с ума сойти можно!

Нет, он не голодал – в летнем-то лесу, смешно было бы! – но, пожалуй, готов был убить за кусочек сыра. Или колбасы. Убивать, к счастью, не пришлось – колбасу ему высшие силы за просто так преподнесли. Половину он обжарил на привычно разведенном костерке и съел вприкуску с нежными солоноватыми листиками заячьей капусты и острыми перьями черемши. А погрызенный «хвост» сунул в карман рюкзака.

Вот и отлично. Ну, барбосы, давайте устанавливать дипломатические отношения.

Остатки колбасы исчезли в собачьих пастях – как и не бывало, а псы, припадая на передние лапы и взлаивая от полноты чувств, как пропеллерами, крутили лохматущими хвостами – благодарили.

Алекс посмотрел на часы. Выходило, что проспал он всего-то минут сорок. А по ощущениям – пару суток. От мутной усталости, затягивающей мозг тусклым туманом, и следа не осталось. Даже в мышцах заиграла какая-то неожиданная бодрость.

Чуть в стороне лежал рафт, который чинил Иван Петрович. Э-эх, подумал он, не зря ведь я когда-то на них ходил, ох не зря, руки-то небось все помнят. И как сплавляться, и как чинить. Ну-ка, ну-ка, поглядим, что у нас тут…

Работалось в охотку, а обещанный закат оказался завораживающе, почти неправдоподобно прекрасен: солнце опускалось прямо в излучину реки, просвечивая береговые деревья оранжевым сиянием. У самой воды оранжевый терял красноту, так что на поверхности реки загорались озера словно бы расплавленного золота. Выше, в кронах, солнечные лучи розовели, темнели, наливались гранатовым соком, а стволы и ветки, чернея, рисовали на закатном пламени тяжеловатый кружевной ажур. Как чугунное узорочье решеток вдоль питерских набережных и парков. Эх, доведется ли еще когда их увидеть?!