Читать книгу "Коло Жизни. Бесперечь. Том первый - Елена Асеева"

– Ваша святость, не умею я правильно поправить ее ясность. Не могу ее ясности растолковать тот иль иной обряд. Не справляюсь с возложенными, ваша святость, обязанностями и посему прошу меня от них отстранить.

Липоксай Ягы в таких случаях кривил уста, и легохонько качал головой в направление выхода, властно указывая идти и продолжать обучение.

Все свое несогласие Есислава если и сказывала Нежате только от себя, так как Стынь приходя к ней, как и иные Боги, просил их встречи сохранять в тайне. И встречи сберегались, скорей всего не благодаря девочке, а в первую очередь благодаря Крушецу. Когда же Еси, как величал ее Стынь, огорченно сказывала ему о напраслинах на Першего, и всех Димургов, ласково ее успокаивал. Взамен того неспешно поясняя кто на самом деле такие Зиждители, печищи, описывая главенство каждого из Богов. Отроковица всегда слушала внимательно Стыня… Особенно Стыня и соглашалась с каждым пророненным им словом. В такие моменты вне сомнений Крушец, как божество и одновременно ее естество, полностью сливался с плотью… с мозгом, тем самым напитывая ее дарованными знаниями. При этом стараясь задавать вопросы, кои интересовали его и были недоступны пониманию человеческого мозга. Впрочем, проявляя ноне свою неповторимую уникальность, те вопросы порой становились не понятны и самим Богам, не важно кому на тот момент направлялись Стыню, Дажбе аль Кручу.

Одначе это были поколь лишь редкие мгновения единения плоти и лучицы… Покуда морги такой сцепки, сплоченности. Хотя, те самые спайки связей приметили, как более старший Стынь, и более мудрый Перший, какового дарицы хоть и почитали, но считали Богом лжи, изворотливости, символом смерти и разрушения… Может в чем-то люди и были правы по поводу «темных» Богов, только не сейчас ими оно будет понято.

Перший теперь не только восстанавливался сам в дольней комнате пагоды, но и нес на своих плечах, коль так можно молвить, и утомленного Мора, и прошедшего Коло Жизни, обновившегося Опеча, успевая, похоже, везде. Он также внимательно всяк раз выслушивал Стыня, о его беседах с девочкой и Крушецом и мягко поучал… направляя, все троих разом. Оттого один из них оставался довольным собственной наблюдательностью и значимостью, вторая впитывала каждое поучительное слово, а третий умиротворялся полученными сведениями.

Медленно восстанавливающийся в дольней комнате пагоды, что в данный миг касалась маковки четвертой планеты своей одной рукой-щупальцем, Опечь хоть и нуждался в попечение Першего, однако вместе с тем дал возможность и ему набраться бодрости. Ведь исполнения условия Родителя происходило в должной мере и положенная старшему Димургу биоаура теперь шла на поддержание естества иль может, вернее будет сказать, его оболочки. Перший еще поколь полностью не оправился от своего утомления, но выглядел уже немного лучше. Да, и Родитель, сменив гнев на милость, выделял для Опеча дополнительно биоауры, желая, чтобы он скорей восстановился, а его старший и такой своенравный сын не нарушил своего обещания.

В большой опочивальне Есиславы, находящейся на третьем этаже детинца, со стрельчатыми двумя окнами, стены были убраны желтым шелком с волнообразным отливом различных его оттенков. Сводчатый потолок богато украшало узорочье, изразцы покрытые глазурью, где в изображениях переплетались отростки, ветви растений, виноградная лоза, листья дуба и березы, разнообразные по форме плоды и цветы. На деревянном, ровном полу, во всю комнату лежал мохнатым полотнищем ворсистый коричневый ковер.

В центре опочивальни подле стены, что примыкала к той, на оной находились окна, стояло широкое ложе, высоко приподнятое над полом, с двумя спинками и не менее дюжим матрасом. Спинки, рама, опора на нем были деревянными и украшены витиеватой резьбой и драгоценными камнями, в основном белым, розовым жемчугом и янтарем, стыки инкрустированы золотыми полосами. На четырех, белых, ровных столбах поместившихся по углам одра, и увитых сверху тонкой золотой лозой винограда с только, что распустившимися тончайшими листочками была установлена кровля из шелковой двухлицевой ткани, где на матовом, желтом фоне зрелись крупные рисунки цветов. Столбы, укрепленные меж собой брусьями, венчали округлые медные луковки. С вершин брусьев спускались по четыре стороны от самого ложа сквозные, матерчатые, шелковые завесы, по краю расшитые золотом и убранные кружевом. К одру, чтоб было удобно на него подняться, подставлялись три широкие, покрытые красным бархатом ступеньки. Ложе, несмотря на то, что было одно, занимало почти половину комнаты, а на супротивной от него стене располагались два огромных мягких, белых, кожаных кресла, для Липоксай Ягы и маленькое, деревянное, плетеное в углу для няньки, дежурившей ночью подле божества. Есиславу до сих пор не оставляли на ночь одну, поелику вещун опасаясь, повелел вести за ней круглосуточное наблюдение.

Двухстворчатые, широкие двери с арочным навершием, находящиеся напротив окон в комнате отроковицы были также богато инкрустированы резьбой и самоцветными каменьями. С внешней стороны опочивальни, они выходили в широкий коридор и охранялись двумя ведунами выделенными старшим жрецом для постоянного сопровождения божественного чадо. Мощная многорожковая люстра, висевшая в центре комнаты, увенчанная свечами, почитай никогда и не разжигалась, ибо Еси не любила яркий свет. Для тех нужд, то есть для освещения опочивальни, в углах ее были установлены на высоких серебряных стержнях свещники, с подставкой в точности повторяющей лапу птицы, и четырьмя рожками в навершие для свечей.

И все же вопреки постоянному пригляду, в своей комнате отроковица почасту оставалась одна. Потому что во-первых совершенно не боялась темноты, и как пояснял Радей Видящий нуждалась в одиночестве, а во-вторых потому что общалась с приходящими к ней Богами. О том, что она толкует с Зиждителями, знал только Липоксай Ягы, из доверительных рассказов самой девочки. Хотя вероятно догадывались и няньки, знахари, ведуны, оно как сие было вельми сложно скрыть.

По началу, когда Есинька была мала, и толком не умела говорить… понимать… Бог Дажба всяк раз, при желание того иль иного Зиждителя пообщаться с ней, напрямую повелевал Липоксай Ягы оставить отроковицу в опочивальни одну. Но со временем, как и понятно те веление Бога, сменились на просьбы, пояснения самого чадо. И были всегда безоговорочно исполнены прислугой.

– Еси, – мягко позвал девочку Стынь и легохоньким дуновением всколыхал ее распущенные, разметавшиеся по подушке рыжие волосики, да самую малость при том затрепетала завеса скрывающая со всех сторон ложе на оном она почивала.

Младший Димург, всегда приходил тайно, не зримо для людей. И тихонечко шептал в ухо девочке, указывая ей остаться с ним один-на-один. Есислава резко открыла глаза, и все еще до конца не пробудившись, всмотрелась в золочено-расчерченные цветы на кровле ткани, раскинувшейся над ней.

– Еси, – сызнова пропел своим объемным басом Стынь, теми мотивами собственного голоса окончательно изгоняя из юницы сон.

Есислава торопливо поднялась с ложа и огляделась, понеже почасту ей казалось, что Бог нависает своей мощью в одном из углов опочивальни, и, выдыхая имя, слышимо лишь для нее одной, нежно улыбается. Одначе, как и допрежь того, и ноне в комнате кроме Туги и ее, никого не было. Пожилая нянька, сидела недалече от одра на плетеном кресле. Это была полноватая женщина, когда-то, как и многие иные няньки, получившая воспитание в жреческом доме, а потому имеющая всего-навсе одну цель в жизни прислуживать господам, помогая им растить потомство, что в целом считалось весьма достойным занятием. Туга не имела семьи, мужа иль детей, остовом ее днесь стало взращивание божества. Потому нянька была очень предана Липоксай Ягы и дюже сильно любила само чадо. Несмотря на свой почтенный возраст, Туга имела моложавое лицо с нежными чертами, крупными серо-голубыми очами, вздернутым носиком и широким ртом, где право молвить вельми от времени поблекли, со вздернутыми уголками, губы. Темно-русые, длинные ее волосы подернутые сединой, всегда убирались под головной убор, величаемый кружок. Тот убор представлял из себя неширокую повязку сложенную из платка с плотным подкладом, которая огибая голову, скрывала волосы при том оставляя открытой макушку, а концы ее завязывались над лбом. Кружок расшивали бисером, аль традиционной для дарицев вышивкой, основу какового составляли символы Богов Расов. Туга, как и иные няньки, одевалась в сарафаны, голубых али синих тонов, сшитых из семи полотнищ ткани, собранных мельчайшими сборками в верхней его части, где широкие лямки обшивались цветной тесьмой.