Читать книгу "Казак на самоходке. "Заживо не сгорели" - Валерий Дронов"

– «Дон» задачу выполнил, прием.

Подключился наблюдательный пункт, хвалят. Чувствуется, что немец на издыхании, по его огневым точкам бьют полевая артиллерия и самоходки, готовимся к штурму, наша берет.

К исходу дня из-за моря показываются штурмовые Ю-87, над ними взад-вперед, кругом, вверх-вниз, как будто играются, носятся «мессеры». «Ястребков» не видно, давно такого не было. «Во-оздух!» – слышится кругом.

– Идут бомбить тылы, – определяет Святкин.

– Сколько их, смотри, смотри, поворачивают, – указывает Шустеров, пытаясь пересчитать самолеты.

Рев зениток, гул моторов, вой падающих бомб, взрывы, взрывы, первая волна пикировщиков обрабатывает тылы. Следующая группа сбрасывает бомбы уже ближе, еще ближе. Песчаная коса в разрывах, окутана облаком дыма, кажется, что море соединилось с лиманом, накрыло и погребло под смерчем все живое на мертвом песке.

– Нас миновало, – успел выговорить Василий.

Увидев новую волну бомбардировщиков, заорал сполошным голосом:

– Это наши, берегись!

И упал на дно самоходки. Святкин пытался выскочить из машины, я задержал, там неминуемая смерть. Почему не подумал, что и в установке не спасемся, не знаю. Из брюха бомбардировщиков отделялись черные точки, которые быстро превращались в огромные, зловещие капли и с раздражающим душу визгом устремлялись к земле. Три пикирующих «Юнкерса» с заунывным воем, ориентируясь по прежним взрывам, кладут бомбы точно вдоль нашего переднего края, одна досталась нам, упала впереди пушки рядом с лобовой частью. Что было дальше, уже не видели, не слышали, очнулись вверх ногами.

Взрыв разворотил лобовую броню, вырвал напрочь коробку передач, самоходка поднята в дыбошки, потом торчмя опрокинута через корму, сорваны и откинуты в сторону обе гусеницы, слева нет катков, осталось лишь ведущее колесо. Наша пятиметровая установка легла кормой к фронту, лобовой броней к тылу, так распорядилась взрывная волна. Эпикуров вместе с коробкой передач выброшен из машинного отделения, лежит поодаль. Мы трое в боевом отделении, кто как, все на головах, ногами кверху. Ближе к люку вперемежку со снарядами оказался Шустеров, под ним Святкин. Ниже всех моя голова на песке, крыша у самоходки брезентовая, перед боем ее снимали.

Что чувствовал в момент взрыва бомбы, не помню, оморок накрыл, лишь потом догадался, что душу сам себя, собственной бородой уперся в горло, шею скрутило в бараний рог, в грудной части позвоночника адская боль. Понимал, что малейшее усилие, малейший подъем, и позвоночник не выдержит. Кое-как нашел лазейку для воздуха, вздохнул. Смотрю из боевого отделения снизу вверх и через дыры в броне вижу, как лучи заходящего солнца освещают желтый бензопровод мотора, всю внутреннюю стенку машины. Думаю: «Сейчас вспыхнет бензин, самоходка взорвется, вместе с ней и мы заживо сгорим». Выкарабкиваться из-под Святкина, Шустерова не было сил.

Первым на помощь прибежал старшина батареи Худайбердыев, он через люк вытащил заряжающего, затем за ноги – меня. Святкин вскочил, побежал прочь, лег в траншею. Со мною старшине пришлось повозиться, первым делом распрямил, поправил что-то выступающее на шее, сделал массаж, дал из фляжки водки с виноградным соком. Чистую русскую не пил, говорил, что мусульманский закон запрещает.

Я ожил, вволю надышался, почувствовал себя вполне боеспособным. Случилось непредвиденное, аника-воин Дронов очумел, схватил автомат старшины в левую руку, свой пистолет в правую, с криком: «За Родину, вперед!» метнулся в сторону переднего края. Немцы поднялись в атаку, кому, как не Дронову, ее отбивать? Худайбердыев не растерялся, схватил круженного за шиворот, затянул за самоходку, придавил коленом к рваной броне и к земле, держал до тех пор, пока казак не охолонулся, упокоился и начал стонать от боли в шее, груди, голове.

Наводчик Шустеров выскочил, стал оказывать помощь Эпикурову, у того перелом позвоночника в области поясницы. Под шквалом пуль и разрывов снарядов подползла медсестра, еще кто-то из бойцов. Мне сказала: «Лежи», дала какую-то пилюлю, быстро занялась Эпикуровым. Его перевязали, перебинтовали почти кругом, как мумию, виднеется лишь голова да рука. Как только живым остался – непонятно, железо, броня не выдержали, а человек дышит. Помню последние слова:

– Лейтенант, не обижаешься? Как я воевал?

– Хорошо воевал, – вымучиваю языком, не поворачивающимся из-за контузии, – быстрее выздоравливай, возвращайся.

Помню его последний благодарный взгляд, виделись не только страдание и боль, но и радость от чувства исполненного долга, оттого что остался жив, теперь вывезут из пекла. Бережно положили на носилки, поставили на бронетягач, по-братски распрощались, потом, как узнали, навсегда.

Этот бой был подробно описан в журнале боевых действий полка, в полковом архиве сохранился снимок остова нашей самоходки. За спасение экипажа и за другие подвиги, совершенные на земле Тамани, Сапар Худайбердыев был награжден орденом Красного Знамени.

Наградной лист С. Худайбердыева

Дождавшись темноты, все трое, отдохнув на земле, с трудом поднялись и пошли. Только тут понял, какая она коварная – контузия. Бебухи отбил, никак к памяти не приду, усиливается боль в груди, мутит, дрожь в мышцах, шум-гам в голове, ослаб слух, язык не мой, не подчиняется. Потом узнал, что старший медслужбы полка капитан А. Метелкина диагностировала перелом шеек двух ребер, повреждение шейных позвонков, трещину в грудной кости, многое другое. До сих пор эти трещины-переломы дают о себе знать, боль не проходит, а с годами все больше и больше усиливается, ранения и контузии все чаще напоминают, мучают. До этого никому нет дела, травмы войны переносятся в одиночку, зачем о них трубить, к чему близким портить настроение, рассчитывать на соболезнование. Сочувствие немощности тоже тяжелый удар, действует разрушающе.

Доплелись до командного пункта, оттуда «Виллисом» в Благовещенскую, в тыл полка. Радовались, что остались живы, не чаяли, что война будет безжалостна, придется еще много раз смотреть смерти в глаза.

Не догадывались, что Святкина судьба скрутила в бараний рог, не выпрямиться, не стать строевым. Он не был ранен, а пострадал больше всех, руки и ноги стали дрожать, к службе не пригоден, демобилизовали. С виду балагур – а какой воин! Летом 1943 года, в боях за поселок Горно-Веселый, умело заряжая орудие, он помог своему расчету уничтожить прямой наводкой немецкое самоходное орудие и наблюдательный пункт, за что вручили медаль «За боевые заслуги». В бою за Новороссийск был удостоен высокой солдатской награды – медали «За отвагу». В бою заменил раненого наводчика, уничтожил взвод пехоты противника и два наблюдательных пункта.

Говорят, в тылу было трудно – согласен. Считают, что медаль за бой, медаль за труд из одного металла льют – тоже правильно. Не могу принять, что жизнь воина на передовой можно сравнить с трудом человека в тылу, ибо это труд в поте, в крови, при высочайшем напряжении и… в страхе. Кто над этим глумится, тот ничего не знает о войне. Страх пронизывает всю жизнь на передовой, подавляется лишь приверженностью делу защиты Родины, чувством собственного достоинства, гордостью, честолюбием (любовью к чести!), нетерпимостью позора, трусости, ответственностью перед судом и трибуналом, для многих боязнью расстрела, прямым уничтожением за трусость.