Читать книгу "Троянский конь западной истории - Анатолий Беляков"

А. Б. Твой любимый Дион Хрисостом, кстати, писал о Нероне, которого принято осуждать и ненавидеть, что, несмотря на все безумие и дикость его нрава, его приказы люди исполняли с удовольствием, и даже через пару поколений после его смерти все хотели бы, чтобы он был еще жив. На том якобы и держалась его власть, а вовсе не на свирепости его преторианцев. Хотя можно предположить, что Дион идеализирует Нерона на фоне зверств Домициана, к которому философ имел и личные претензии: император-самодур изгнал его из Рима и он был вынужден бомжевать и побираться.

О. М. Как знать… Но так или иначе, слова Хрисостома о Нероне – лишняя иллюстрация к идее, что государственная политика далеко не всегда основывается на насилии.

И дело даже не в политике только. Вот давай другую сферу человеческую возьмем. Представим себе суд присяжных. И тут выходит адвокат. Он же не говорит: «Вы знаете, дело не в том, что вот такие улики – правильные, а такие -неправильные, и такие свидетели хороши, а такие – не хороши, а дело в том, что я все это вам рассказываю, потому что это очень выгодно моему клиенту, и если вы мне не поверите, то моего клиента посадят в тюрьму, а я не заработаю денег!»

Так почему-то ни один адвокат не выступает. А все выступают совершенно по-другому: «Во имя чувства справедливости, присущего всем нам как людям, и во имя истины и справедливости, которые должны восторжествовать, мы должны принять эти вот факты, потому что если мы их не примем, мы оскорбим мировую гармонию, разум, Бога и прочее». То есть апеллируют они к общим ценностям.

Но почему-то, когда ведется государственная политика, где присяжными выступает весь мир, наши дипломаты и президенты и пресса говорят: России или Америке или Китаю выгодно то, выгодно это… Это же глупо – говорить о том, что выгодно тебе. Другим-то какое дело? Поэтому надо говорить о всеобщих ценностях, всеобщей справедливости, апеллировать к рамочным каким-то общим нормам. Мы, типа, не за себя, мы за всех на планете, за мир и общий порядок, а на национальные интересы нам плевать, мы за общие ценности умереть даже готовы. Нам и нужна всемирно-историческая идея.

И у нас в истории были такие идеи. Та же Москва – Третий Рим. Типа, мы последние православные в мире, истинное царство, удерживающее мир от ада. Потом были Федоров, Циолковский, русский коммунизм с его миссией несения справедливости миру, борьбы с несправедливым капитализмом, колониализмом, эксплуатацией…

А. Б. И мы видим, что идеи Циолковского и прочих русских космистов в известной степени реализовались. Я не имею в виду победу над гравитацией и демонтаж нашей планеты для строительства межзвездных колоний – сам штурм околоземного пространства стал возможен только потому, что тысячи людей в Советском Союзе с энтузиазмом восприняли идею космических полетов, начали создавать разного рода кружки и секции межпланетных сообщений, а затем ГИРДы и реактивные институты – и, что важно, при поддержке и содействии первых лиц государства. Как говорится, Циолковский разбудил Перельмана, Перельман начал космическую пропаганду, революционное государство канализировало энергию массового энтузиазма в создание соответствующих институций…

В то же самое время в западных странах к мыслителям-одиночкам, рассуждавшим о возможности преодоления земного тяготения, относились как к чудакам и фантазерам. И это если мягко выражаться. Тот же Роберт Годдард, «отец американской космонавтики», служил объектом насмешек не только для журналистов, но и для коллег по цеху, которые крайне скептически относились к его идеям, советовали ему перечитать учебник физики и вообще называли земляным червяком. Хотя тот всеми силами пытался привлечь внимание широких масс к идее звездоплавания, в 1924 г. он даже назначил на конкретную дату запуск ракеты на Луну, чтобы все газетчики об этом написали. Но, как мы знаем, полет не состоялся ни тогда, ни даже в ближайшие десятилетия. Однако мы, кажется, отвлеклись…

О. М. Да. И, думаю, теперь самое время вернуться к грекам. Условная власть, условный суверен задумал после Темных веков проект. Я совершенно условно, в больших постмодернистских кавычках его сейчас называю «Ликург».

А. Б. Я думаю, ты знаешь, что даже древние греки считали Ликурга фигурой полумифологической…

О. М. Вот только давай сейчас не спорить о реальном лице Ликурге, делал он это или нет. Главное, что кто-то это делал, и я тут называю его Ликург. То есть некий субъект, скорее всего спартанец, в период окончания Темных веков, когда во всей Греции хаос, решил покорить всю Грецию. Объединить, если говорить языком поздних историков, а на самом деле, конечно, покорить. И покорить не только и не столько силой оружия, а, как я сказал выше, идеологией. То есть некие люди или некий человек настолько оказался мудр, что понял, что если ты хочешь господствовать – и долго – над всей Элладой, то ты должен дать некий мир, некий порядок, космос, закон, который бы един был для всех и устраивал бы всех.

То есть мало того, что он дал законы Спарте (здоровых младенцев оставлять, больных убивать, диархат, права старейшин и прочее), жесткие, но выковывающие военную элиту вплоть до позднейших времен, мало того, что он такой внутрикорпоративный пиар сделал, но он еще и осознал, что нужно внешнее идеологическое влияние, причем построенное не на фашистских принципах, типа, мы – сверхчеловеки-спартанцы, а вы все остальные – перхоть и рабы, а на общегреческих принципах. Вот даже такая простая ерунда, как меры веса и длины, – они должны быть одинаковыми для всех торговцев на едином пространстве, чтобы не было обмана, чтобы легче было подписывать договоры и устанавливать цены, брать кредиты под урожай…

Значит, должен быть стандарт где-то. Уже удобно всем купцам. А вот если есть еще и общие для всех законы… Например, на определенном пространстве – беспошлинная торговля, и не надо платить многочисленным «крышам» и пиратам, всех защищает один царь, и ты знаешь, что если ты обманул на 100 рублей, то тебе руку отрубят, а если на тысячу – тебя на кол посадят – и никак иначе, не по правилам разных городов. Есть конституция – не как единый текст, но как множество единой волей поддерживаемых правил.

Еще очень важный момент, как я говорил: не на силе должно все держаться, а на удобстве самих законов в применении и на идеологии. То есть при заключении договоров греки клялись. Но кем? Если везде разные боги и разные традиции? В одном городе Гермес – бог, а в другом он -малопочитаемый божок… Нужны единые стандарты почитания.

А. Б. Ну, мне сдается, это не вполне так. В известном договоре о взаимопомощи между хеттским царем Мутавалли и правителем Вилусы Алаксандусом они клянутся не каким-то одним общим для них, конвенциональным богом, но каждый своим: один – Каскалом Куром, другой – Апалиунасом (прообразом греческого Аполлона). То есть каждый – самым для него высоким и священным…

О. М. Пусть так. Когда торговец-мусульманин, заключая сделку, клянется Магомедом, а христианин – Иисусом, то это еще полбеды, потому что каждый клянется самым святым для него, а если он требует, чтобы я вместо Иисуса клялся Магомедом? А ведь греческий мир насчитывает сотни богов и божков… И дело может быть даже не в клятвах, хотя, конечно, желательно, чтобы все клялись кем-то одинаково святым, а в единых стандартах почитания. Путешественники и купцы едут из города в город и приносят дары и жертвы богам того государства, в котором они находятся, и своим богам родины, и богам своего ремесла. То и дело возникают споры, чей бог главнее и какой больше помогает тем, кому он покровительствует; чей бог древнее и могущественнее. И это провоцирует конфликты.