Читать книгу "Имаджика - Клайв Баркер"

В этот момент появился Клем и, вручив Тэйлору и Юдит вновь наполненные стаканы, отправился приветствовать вновь прибывших гостей.

– Ты переспал с Милягой? – спросила Юдит.

– Не то чтобы переспал. Но я вроде как уговорил его позволить мне пососать его член. Он был под очень сильной дозой наркотиков. Усмехался этой своей усмешкой. Я боготворил эту усмешку. Ну так вот, – продолжал Тэйлор сладострастным тоном, которым он всегда рассказывал о своих любовных победах, – я пытаюсь взбодрить его вялый член, а он начинает... не знаю, как это объяснить... начинает говорить новыми языками.[5]Он лежал на моей кровати со спущенными штанами и начал говорить на каком-то непонятном языке. Ничего похожего я никогда не слышал. Это не был испанский язык. Это не был французский. Вообще не знаю, что это было. И знаешь, что произошло? У меня член опал, а у него встал. – Он оглушительно расхохотался, но скоро смолк. Когда он снова начал говорить, улыбка исчезла с его лица. – Понимаешь, я внезапно немного испугался его. Действительно испугался. Даже не смог закончить то, что начал. Я поднялся и оставил его лежать на кровати с мощной эрекцией и неумолкающим языком.

Он отнял ее стакан и сделал большой глоток. Воспоминание явно взволновало его. На шее у него выступили красные пятна, а глаза блестели.

– Ты слышала от него что-то подобное? – Она покачала головой. – Я спрашиваю потому, что вы очень быстро расстались. Вот я и подумал: может быть, какая-то его странность отпугнула тебя.

– Нет. Просто он давал слишком много воли своему члену.

Тэйлор уклончиво хмыкнул, а потом сказал:

– Знаешь, меня ночью часто прошибает пот, и иногда мне приходится вставать в три часа утра, чтобы Клем сменил простыни. Половину времени я даже не знаю, сплю я или бодрствую. И ко мне возвращаются самые разные воспоминания. Вещи, о которых я не думал уже много лет. То же самое и с этой историей. Я снова слышу, как он говорил тогда, словно бесноватый, пока я стоял рядом, весь в поту.

– Тебе это не нравится?

– Не знаю, – сказал он. – Сейчас воспоминания стали для меня чем-то совершенно другим. Я вижу лицо своей матери, и у меня такое чувство, будто я хочу забраться в ее утробу и родиться снова. Я вижу Милягу и думаю: как же я мог не обратить внимания на все эти тайны? А теперь их уже слишком поздно разгадывать. Что значит быть влюбленным? Говорить новыми языками? Ответ один: я так ничего и не понял. – Он покачал головой, и слезы скатились вниз по его щекам. – Извини, – сказал он. – Я всегда на Рождество как-то раскисаю. Клема не позовешь ко мне? Мне надо в туалет.

– Я могу тебе помочь?

– Есть еще такие ситуации, в которых Клем мне по-прежнему необходим. В любом случае, спасибо.

– Да ну, что ты.

– И за то, что ты меня выслушала.

Она подошла к Клему и вполголоса, так, чтобы никто не слышал, сообщила ему о просьбе Тэйлора.

– Ты ведь знакома с Симоной, не так ли? – сказал Клем перед тем как уйти, и оставил Юдит в обществе своей собеседницы.

Она действительно была знакома с Симоной, хотя и не очень близко, и, кроме того, после разговора с Тэйлором ей было немного трудно поддерживать светскую беседу. Но Симона реагировала на ее попытки с почти кокетливой готовностью, разражаясь булькающим смехом при малейшем намеке на членораздельную речь и постоянно трогая себя за шею, словно отмечая те места, куда она хотела, чтобы ее поцеловали. Репетируя про себя вежливую фразу, которая могла бы положить конец беседе, Юдит заметила, как взгляд Симоны, плохо замаскированный особенно экстравагантным взрывом смеха, остановился на ком-то из толпы у нее за спиной. Почувствовав раздражение от своей роли подставного лица в процессе охоты женщины-вамп за мужчинами, она сказала:

– Кто он?

– Ты о ком? – сказала Симона, суетясь и краснея. – Ой, извини. Там просто какой-то мужик все смотрит на меня и смотрит.

Взор ее вернулся к ее обожателю, и в этот момент Юдит ощутила абсолютную уверенность, что если она сейчас обернется, то перехватит взгляд Миляги. Он наверняка был там и предавался своим избитым старым трюкам, коллекционируя взгляды женщин и готовясь атаковать самую красивую, как только игра ему надоест.

– Почему бы тебе просто не подойти и не поболтать с ним? – спросила она.

– Не знаю, стоит ли.

– Ты всегда успеешь изменить свое решение, если подвернется что получше.

– Ну что ж, я так и сделаю, – сказала Симона и, закончив на этом свои попытки по поддержанию разговора, унесла свой смех в другое место.

Юдит боролась с искушением посмотреть ей вслед целых две секунды, а потом все-таки обернулась. Поклонник Симоны стоял рядом с елкой и приветственно улыбался объекту своего желания, который грудью прокладывал себе путь через толпу ему навстречу. Это был не Миляга, а человек, бывший, по ее смутным воспоминаниям, братом Тэйлора. Почувствовав странное облегчение и рассердившись на себя за это, она направилась к столу с напитками за новой порцией, а потом в поисках прохлады вышла в холл. На площадке между пролетами виолончелист играл «Посреди унылой зимы». Мелодия, в сочетании с инструментом, на котором она исполнялась, навевала меланхолию. Входная дверь была открыта, и от проникавшего сквозь нее холодного воздуха у нее по коже побежали мурашки. Она двинулась, чтобы закрыть ее, но до нее донесся тихий шепот одного из слушателей:

– Там на улице кому-то плохо.

Она выглянула наружу. Действительно, на бордюре кто-то сидел в позе человека, смирившегося с требованиями своего желудка: голова была опущена вниз, локти лежали на коленях – человек ждал нового приступа. Возможно, она издала какой-то звук. Возможно, он просто почувствовал на себе ее взгляд. Он поднял голову и обернулся.

– Миляга? Ты что здесь делаешь?

– На что это похоже? – Когда она видела его в последний раз, вид у него был далеко не блестящий, но сейчас он выглядел гораздо хуже. Он был утомлен, небрит и забрызган рвотой.

– Там в доме есть ванная.

– Там наверху есть и инвалидная коляска, – сказал Миляга чуть ли не с суеверным страхом. – Лучше уж я здесь побуду.

Он вытер рот тыльной стороной руки. Она была вся в краске. Теперь она заметила, что и другая рука, и брюки, и рубашка также испачканы краской.

– Ты славно поработал.

Он не понял ее.

– Да, не надо мне было пить, – сказал он.

– Хочешь, я принесу тебе воды?

– Нет, спасибо. Я иду домой. Попрощаешься за меня с Тэйлором и Клемом? Я не могу подняться туда еще раз. Я просто опозорюсь. – Он встал на ноги, слегка запнувшись. – Что-то мы с тобой встречаемся при не слишком благоприятных обстоятельствах.