Читать книгу "Серебряный ветер - Линда Кук"

Симон схватил Аделину за запястье. Рука ее слегка дрожала, и эта дрожь выдавала ее с головой.

— Ты хочешь, чтобы я просил у тебя прощения за то, что слишком торопился? — Он отпустил ее руку и указал на скамью. — Садись и выслушай меня.

Она тяжело опустилась на скамью. Аделина была на пределе и, несмотря на то что она являлась шпионкой Лонгчемпа, Симон не хотел испытывать всю меру ее мужества. Он не хотел, чтобы эта женщина потеряла перед ним лицо. Он сел на табурет и придвинулся поближе к ней.

— Тебе наплевать на себя? Всего несколько часов назад я предупредил тебя о том, что подозреваю Люка. Зачем ты рискнула встретиться с ним сегодня, ты ведь понимала, что я могу увидеть вас вместе?

Аделина пожала плечами:

— Дожидаясь более удобного момента, я могла опоздать.

— Когда он посылает следующее сообщение? У Аделины от страха расширились глаза.

— Не думай останавливать его. Только не сейчас. Прошу тебя, не делай этого ради себя самого!

— Кто доставляет сообщения Лонгчемпу?

— Я не знаю. — Аделина пребывала в нерешительности, она медлила, тщательно взвешивая слова. — Я видела… видела, как он отправил одну из своих длинных стрел далеко в лес, за мишень, и оставил ее там. Я думаю, он умеет писать и отправляет свои записки в лес приколотыми к стреле.

Дважды за последние две недели Симон наблюдал промашки Люка и его до странности небрежное отношение к стрелам собственного изготовления.

— Вот почему лучник не тренируется в долине, — сказал Симон. — Он всегда выезжает подальше, за ущелье, поскольку там кто-то ждет его сообщений. — Симон вздохнул. — У нас разные цели и взгляды на жизнь, Аделина, но мы схожи в своих подозрениях.

Он сжал ее лицо в ладонях и заглянул в темную зелень глаз.

— С твоим умом ты могла бы выжить при дворе Плантагенетов в самое тревожное время. С твоей красотой ты будешь угрозой миру, куда бы Лонгчемп ни заслал тебя. Что мне делать с тобой, Аделина? Как я могу послать тебя назад, к отцу? Как я могу держать тебя здесь?

— Не отсылай меня прочь, — попросила она. — Мы оба пострадаем, если посланий Лонгчемпу больше не будет.

Если бы она захотела того, Симон мог бы сам согласиться шпионить для Лонгчемпа, так сильно он желал ее. Симон встал и кивнул в сторону стола.

— Еда остыла, но ты должна поесть. Аделина была явно растерянна.

— Но я не голодна!

— Я устал говорить о Лонгчемпе. Мы поедим и ляжем спать.

— Что ты будешь делать?

— С лучником? Пока ничего. — Он взглянул на кровать, потом перевел взгляд на ее бледное лицо. — Лонгчемп потребовал от тебя, чтобы ты не только женила своего врага на себе, но и заставила его влюбиться?

Аделина спокойно встретила его взгляд — не отвернулась, не отвела глаз. Он был прав, когда решил, что у этой женщины достанет смелости защитить ребенка от обесчещенного Тэлброка. Но у нее не должно быть детей от него. Не время.

Симон с трудом отвел от нее взгляд.

— Зима будет долгой, — сказал он, — однажды, когда я выпью достаточно для того, чтобы забыть о том, что моя жена — шпионка канцлера, ты покажешь мне, что ты делаешь для того, чтобы твои жертвы чувствовали себя довольными.

Аделина ничего не ответила.

Он подтолкнул к ней блюдо с дичью:

— Ешь, шпионка канцлера должна поддерживать в себе силы.

Глава 15

Ее муж встретил крушение их недолгой семейной жизни с безразличием. Симон держался на расстоянии — проявлял заботу и доброту в мелочах, но стоило Аделине заговорить о будущем, замыкался в себе. Аделина, которая по праву гордилась умением держать язык за зубами в трудные времена, больше не могла выносить отчужденной вежливости мужа.

Самым тяжелым временем стало утро. Симон каждый день выезжал на рассвете, исполненный решимости найти тот путь, каким Кардок покидает долину, минуя дорогу. Ни одного утра он не упускал, ссылаясь на то, что скоро выпадет снег и положит конец его поискам.

Аделина выезжала с ним каждый день. Он пытался избежать ее общества: очень рано вставал и тут же прыгал в седло, пускал коня с места в карьер и в разговорах с ней ограничивался краткими предупреждениями о возможной опасности. Но ни разу за все время он не унизил ее, демонстрируя свое неудовольствие перед солдатами гарнизона.

Наконец он оставил попытки отдаляться от нее и открыто заявил, что не будет возражать по поводу ее отчетов Лонгчемпу о его бесполезных метаниях по долине.

По истечении двух недель жизни в крепости Аделина вдруг почувствовала, что соскучилась по Петронилле и с удовольствием послушала бы ее пикантные сплетни. Петронилла видела мир под другим углом, и Аделина решила, не называя истинной проблемы, попользоваться ее житейским опытом.

Утренние выездки стали для Аделины настоящей пыткой. Она и знать не знала, как будет томиться, как отчаянно ее потянет к холодному, замкнутому и, по всеобщему мнению, весьма опасному супругу. Живя в заложницах, она тосковала по дому, по матери, по знакомым и близким, оставшимся в Уэльсе. Но, какой бы сильной ни была ее тоска, она не шла ни в какое сравнение с той болью, что испытывала она, глядя на своего мужа по вечерам, когда они оставались одни в замке, где горел огонь, согревая комнату на ночь. Как тяжело было сознавать, что, хотя спать они будут вместе, он даже во сне не повернется к ней. А утром они будут объезжать окрестные холмы вдвоем в молчании, становившемся совершенно невыносимым.

Аделина остро нуждалась в дружеской поддержке. Сегодня утром ей было все равно, чем займется ее муж. Ради разговора по душам она готова была закрыть глаза даже на то, чтобы супруг ее притащил в долину целую армию повстанцев и спалил крепость до основания. Лонгчемп все равно узнает обо всем достаточно скоро. Она, Аделина, не могла сообщить ему больше, чем Люк. У нее складывалось впечатление, что собственного мужа она знает хуже, чем самый последний из его конюхов.

Так что Аделина осталась лежать в кровати после наступления рассвета. Симон отправился на конюшню, затем вернулся спросить — еще более отчужденно, чем прежде, — не больна ли она. Аделина ответила односложно и нырнула под полог с головой. Она оставалась в своем теплом укрытии, покуда Симон не покинул крепость. Только после этого она отправилась к дому Кардока.

Вдали, у дальнего края полузамерзшего поля, Аделина заметила лошадь Петрониллы, мирно пощипывавшую тронутую морозцем траву. Рядом с лошадью Петрониллы стоял жеребец покрупнее, тоже под седлом. Аделина направила лошадь через поле в лесок, возле которого паслись лошади.

Петронилла на второй день после свадебного пира встать с постели не могла — голова болела. Хауэлл привез в крепость сундук с бельем и сообщил, что Петронилла надеется скоро поправиться. Хауэлл сказал, что она будет работать с Майдой за ткацким станком и помогать по дому. В тот же вечер и каждый последующий день в сумерках Аделина, стоя у крепостных ворот, смотрела, как Петронилла и Хауэлл наискосок по тропинке, пролегающей через поле, направляются в лесок. Аделина улыбалась — странная это была парочка: Петронилла, разодетая в пух и прах, и неопрятный долговязый юнец рядом с ней. Но даже издали в их движениях и жестах было заметно нечто такое, по чему можно было безошибочно определить любовников.