Читать книгу "Навеки моя - Шарлин Рэддон"

– А вы тоже испытываете подобные ощущения?

– Да, и я могу сделать их еще сильнее.

– Еще сильнее? – она снова потерлась о него грудями. – Не могу себе представить что-либо более сильное, чем это.

Он хищно рассмеялся:

– Ты узнаешь это, маленькая нимфа, прежде чем я закончу. Она застенчиво склонила головку набок, и улыбка слегка искривила ее губы, открыв ее зубик, который он теперь обожал:

– И какая же я нимфа? Дриада, нимфа деревьев и лесов? Или наяда, речная нимфа, обладающая даром пророчества, покровительница поэтов и музыкантов? – ее голос соблазнительно понизился. – Нимфа плодородия?

Бартоломью испустил стон:

– Боже сохрани. Нет, ты морская нимфа, которая помогает морякам в беде.

– А, нереида, – она провела пальчиком по его нижней губе. – А вы моряк, который нуждается в помощи?

Он слегка прикусил зубами ее пальчик, восхищенный ее дразнящей игрой:

– Отчаянно нуждаюсь.

Неожиданно она снова стала сама застенчивость и невинность. Она наклонила голову, и тон ее стал неуверенным, почти извиняющимся:

– Боюсь, что я не очень хорошо знаю, как вам помочь. Очарованный, Бартоломью поцеловал ее пальчик, который попал к нему в плен:

– Я научу тебя.

Он перецеловал все ее пальцы, а затем начал водить кончиком языка по ладони, пока у нее не вырвалось испуганное:

– Oй!

– Что такое?

– Ваш язык на моей ладони.

– Ну и что?

– Это меня поразило… я имею в виду, это похоже на то, что я ощущала, когда была ребенком и бегала по ковру, а потом дотрагивалась до медной дверной ручки, тогда мою руку начинало покалывать иголочками и она почти немела. Но тогда это было больше похоже на боль. А теперь мне было хорошо, так хорошо, когда я расчесываю волосы или когда вы меня целуете.

Бартоломью улыбнулся.

– Так тебе понравилось?

– Да.

Он провел языком по мягкой беззащитной внутренней стороне ее запястья и почувствовал, как она задрожала:

– Это только начало, нимфа. Это только капелька дождя из того шторма, который я собираюсь в тебе пробудить.

Он нежно уложил ее на спину, и сам лег рядом с ней на бок, опираясь на один локоть и медленно взбираясь языком вверх по ее руке.

–…Если бы у нас в распоряжении был весь мир и достаточно времени, – прошептал он, погружая язык в углубление на сгибе ее локтя, – то такая застенчивость, леди, вовсе не была бы преступлением. Мы бы сели рядом, обговорили, куда нам идти, и проводили бы славные дни вместе… Я бы полюбил вас за десять лет до всемирного потопа, а вы должны были бы, вероятно, отказывать мне до обращения иудеев в христианство.

Он добрался до ее плеча и по его изгибу до того места, откуда начиналась шея, чувствуя на губах ее сладкий, мускусный вкус. От нее пахло деревьями, травами и ее собственной, возбуждающей смесью запахов.

Рука Бартоломью, лежащая на талии Эри, была горячей, но успокаивающей. Она закрыла глаза, сгорая от желания сделать так, как он просит, и отдать себя ему. Губы ее приоткрылись и дыхание участилось, а он забрасывал ее одним новым ощущением за другим, то лаская ее кожу, то шепча ей что-то на ушко.

– Понадобится сотня лет, чтобы воспеть твои глаза и твой взгляд… – он поцеловал укромное местечко у нее под ушком, обвел его языком, затем поцеловал каждое веко. – Двести лет, чтобы насладиться каждой грудью…

Простое упоминание об ее грудях вызвало у Эри волнующее предвкушение. С нетерпением она ждала, что он будет делать дальше. И он ее не разочаровал.

Он нежно прихватил, посасывая, сначала ее нижнюю губку, затем верхнюю, намекая, что будет дальше, хотя она была слишком невинна, чтобы догадаться. Его поцелуй стал более требовательным, пока ее губы не раскрылись и его язык не соединился с ее.

Эри резко вздохнула, почувствовав его руку на своей груди, и он впитал в себя этот вздох. Она обняла его руками за шею и прижалась к нему так крепко, как будто собиралась никогда не отпускать от себя. Он замер от удовольствия. Но ему еще многое надо было ей показать, поэтому он оторвал свои губы от ее и передвинулся к груди, которая согрелась и отвердела от его прикосновений. Тело ее вздрогнуло, реагируя на то, что он делает, а затем выгнулось дугой, чтобы облегчить ему доступ. Когда он возобновил нежные посасывающие движения губами, она застонала. При этом звуке желание когтями впилось в него, от чего его тело напряглось еще сильнее, но он отогнал эти мысли. Он баюкал ее грудь в своей руке, поглаживая ее большим пальцем, и одновременно слегка прижал сосок другой груди зубами и нежно потянул.

Эри лежала совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы, он не прекратил эти восхитительные вещи, которые он с ней творил.

Он продолжал нашептывать между поцелуями:

–…по крайней – мере, век уйдет на каждую часть твоего тела, и последняя эпоха обнажит твое сердце. Потому что вы, леди, заслуживаете такого отношения, и я не смог бы любить вас менее пылко, – он приподнял голову и взглянул на нее темными, полными страсти глазами. – Но у себя за спиной я всегда слышу грохот крылатой колесницы Времени: и вон там прямо перед нами простерлись пустынные земли вечности.

Только расширившиеся глаза Эри говорили о том, что она чувствует поглаживание его руки у себя по животу и далее по бедру, Его пальцы нежно и ласково погрузились в ложбинку у нее между бедрами, где кожа ее была похожа на мягчайший бархат и где она была такой чувствительной, что девушка вскрикнула.

Ощущения, сменявшиеся одно за другим, захватившие Эри целиком и концентрирующиеся в ее лоне, были настолько острыми, что ей показалось, будто она умирает. Но по мере того как его рука продвигалась вверх, все ближе и ближе к ее самому сокровенному местечку, ее дыхание участилось настолько, что ей приходилось хватать ртом воздух, чтобы обеспечить им легкие, и она поняла, что он имел в виду, говоря, что ему еще многое нужно ей показать. Бартоломью привлек ее в свои объятия, проклиная себя за то, что потерял терпение. Она не виновата, что его нужда в ней перемалывала его на части куда сильнее, чем кофемолка – кофейные зерна, как и в том, что он не мог больше спать по ночам и едва мог заставить себя есть. Его самообладание подверглось немыслимому испытанию – большему, чем он мог выдержать. Каждый его нерв был натянут и звенел, как струна, и он все чаще до боли сжимал кулаки, чтобы удержаться и не наброситься на Эри.

– …И тогда червям достанется эта столь долго сберегаемая девственность, – прошептал он, – и ваша причудливая честь обратится в пыль, и пеплом станет моя страсть. Могила – спокойное и уютное место, но никто, я думаю, не ищет плотских утех там.

И Бартоломью впился ей в губы обжигающим поцелуем. Его язык проник внутрь, впитывая ее потаенные ароматы. Ее неопытный ответ, когда она ответила на движения его языка и приподняла бедра навстречу его руке, еще больше разжег его. Кровь шумела у него в ушах, и его тело – заключенное в белье – требовало освобождения. Он оставил ее губы, только чтобы покрыть поцелуями нижнюю часть скулы и подбородка и перейти к выемке в основании шеи, в то время как его пальцы искали влажную мягкость там, где смыкались ее ноги.