Читать книгу "Замужняя невеста - Лариса Кондрашова"

— Ты счел меня настолько доступной, что решил даже обойтись без прежнего ухаживания?

— Но ведь год назад мы с тобой все обговорили. — Он упорно притворялся, надеясь, будто не понимает, что теперь все изменилось.

И вдруг Соня расхохоталась, повергнув его в еще большее удивление.

— Неужели я произвожу впечатление такой дурочки?.. Погоди‑ка.

Она встала, подошла к стоявшему у стены небольшому саквояжу и вынула оттуда чудом сохранившийся документ. Если бы Жан Шастейль не относился так трепетно к документам, не берег их всеми средствами, вряд ли у них с Соней что‑то осталось бы. Она протянула Разумовскому бумагу:

— Читай.

— Что это? На французском языке. Ты вышла замуж за Григория Потемкина? За того самого?

— Леонид, не будьте таким наивным. Конечно же, нет.

— Но он тоже Григорий Потемкин.

— Правильно. Только «тот самый» — Григорий Александрович, а мой — Григорий Васильевич.

— Ну и где он теперь?

Она пожала плечами:

— Не знаю, может быть, в Австрии. Если еще жив.

Разумовский ошеломленно посмотрел на нее:

— У меня нет слов.

— Вот и хорошо, — рассудительно отозвалась Соня. — Значит, есть надежда, что уж теперь‑то я смогу уснуть.

И, не обращая внимания на его разочарованное лицо, опять легла в постель.

— Завтра, — пробормотала она, засыпая, — все разговоры завтра!

Разумовскому ничего не оставалось, как удалиться. Причем, уходя, он таки разбудил Мари, которая проводила его удивленным взглядом. Хотя этого Леонид не заметил.

Утро опять началось с шума и грохота. Опять что‑то носили, передвигали. Соня, проснувшись, еще некоторое время пыталась подремать, но тут к ней заглянула Мари и предложила:

— Ваше сиятельство, раз вы уже все равно не спите, давайте я помогу вам одеться и вы выйдете, чтобы посмотреть… Они меня не слушают. Мсье Шастейль привез такую ужасную ткань для портьер, что комната будет напоминать… публичный дом!

— А ты знаешь, что это такое?

Соня потянулась в кровати, подставляя себя заботливым рукам служанки.

— Знаю, приходилось видеть, — скупо проговорила Мари; в голосе ее прозвучала обида: госпожа напоминала ей о не самых светлых моментах ее жизни.

Соня вовсе не думала о чем‑то напоминать нарочно. Но ведь и в самом деле совсем недавно Мари была подручной Флоримона де Барраса — потомственный аристократ занимался тем, что похищал юных девушек и продавал их в публичные дома не только Франции, но и за ее пределы…

Еще один штрих в рассуждения Разумовского о подлинных и неподлинных аристократах.

— Послушай, — Соня подставила было руки под струю воды — Мари поливала ей из кувшина, — а откуда у Жана деньги? У нас благодаря щедрости командора де Мулена было немного золота, но хорошо бы его хватило на покупку еды до того, как придут подводы с бревнами. Неужели он занял деньги у Пабло Риччи? Да с ним мы и так не враз расплатимся.

— Не знаю, — пожала плечами Мари, — он ничего мне не говорил.

— Ну хорошо, — Соня промокнула лицо какой‑то белой тряпицей, — я сама разберусь, что откуда берется.

— Мадемуазель Софи, из дома сеньора Пабло нам прислали свежее молоко и хлеб — можно позавтракать. А потом я хочу попросить вашего позволения сходить на рынок. Что же, мы так и будем все время сидеть на шее доброго сеньора?

— Я и сама догадалась, — нахмурилась Соня, — могла бы и не упрекать меня в неблагодарности.

— Упрекать? — пролепетала испуганная Мари. — Да разве бы я посмела?

— Ладно, я шучу.

— Умоляю, ваше сиятельство, не шутите так!

Губы у Мари дрогнули. Соня вздохнула.

— Долго ты еще будешь пугаться моего настроения? Как бы я ни сердилась на тебя, в каком настроении ни просыпалась, я никогда не прогоню тебя. Поверь, никогда.

Мари попыталась поцеловать ее руку, но Соня ловко увернулась и направилась в сторону кухни.

— А вот этого не надо.

Она присела около стола, наблюдая, как Мари наливает ей в кружку молоко.

— И обожди пока с рынком, — проговорила Соня, уплетая свежий хлеб и запивая его молоком. — Вначале выясним, откуда у нас появились деньги и сколько их, а потом мы с тобой посоветуемся, на что их тратить.

Мари сразу приободрилась. Она, заступив на службу к княжне, теперь все время побаивалась, что прогневает ее, но тихоней все же не была. И в глубине души она все же была девушкой гордой, хотя еще Флоримон смеялся над нею: «Мари, не по чину тебе гордость».

Откуда что и бралось, при том что сиротские приюты, насколько Соня была наслышана, гордыню в воспитанниках выжигали огнем. Но Мари была такой, какой была, и ее госпожа другой служанки себе и не хотела.

— Кстати, — встрепенулась Соня, — а наш галерный раб проснулся?

— Нет, еще спит.

— Тогда и не будем его будить. Пусть отсыпается. Оставь для него на столе крынку молока и ломоть хлеба. Пусть сам за собой поухаживает. У нас лишних людей нет.

Она вышла на крыльцо и остановилась в немом восхищении. Шел дождь. В феврале‑то! В это время родимый Петербург завален снегом, дует пронизывающий ветер, а здесь… Она даже не набросила на плечи чего‑нибудь потеплее, и все равно не продрогла.

Дождь казался теплым, небо не низким, а высоким, каким‑то весенним, и на востоке сквозь водяные струи румянилось солнце.

Вдалеке, ниже дома, в котором жила Соня, высились готические стены какого‑то собора. Даже отсюда, издалека, удивительно красивого. А за всеми домами и домишками открывалась широкая бирюзовая полоса моря.

— Любуетесь, Софи? — окликнул ее Жан Шастейль, только что вышедший из‑за угла дома с лопатой в руке. Он был весь мокрый и грязный, но не делал даже попытки спрятаться под навес. — Согласитесь, я выбрал красивое место и красивый дом.

— Соглашаюсь. Вот только прежний хозяин не оставил нам, похоже, ничего, что мы могли бы использовать для жизни здесь.

— Это от него не зависело. Дом у несчастного отобрали за долги. Я купил его на торгах. А до того по нему прошли кредиторы и забрали все, что могли, — деньги, полученные за дом, все равно не покрыли всех долгов…

— Кстати, Жан, а что вы делали этой лопатой?

— Вчера я выкапывал золотой кирпич, а сейчас пошел и подобрал рассыпанную землю. Привел все в порядок.

— Ничего не понимаю, — проговорила Соня, — какой золотой кирпич? Вы мне прежде ни о чем таком не говорили.

— Дело в том, что слитков, выданных вами на расходы, оказалось много. Кроме тех денег, что я привез, остался слиток, который не было смысла везти обратно. Вот я и закопал его в основание фундамента, на счастье. Ну, чтобы в этом доме всегда деньги водились. А случилось так, что он как раз нам понадобился. Не правда ли, я дальновидный парень?