Читать книгу "Волчья каторга - Евгений Сухов"

— В Зарентуе, — кивнул Георгий.

— Ну, и как там его высокоблагородие Павел Порфирьевич Фищев поживает? — кинул острый взор на собеседника Марк.

— Живет, хлеб жует, — коротко ответил Жора.

— Не лютовал он там у вас?

— Да я его всего-то раза три всего и ухлил[48]…

— А кто там у вас смотрящим был? — поинтересовался Марк как бы между прочим.

— Казак, — просто ответил Георгий.

— Ваня-казак? Знаю такого бродягу. Сухой такой, да? — натянуто улыбнулся Марк.

— Его не Иваном кличут. Казак, он и есть Казак. И не сухой он. — Георгий уже насмешливо посмотрел на Марка: — В нем пудов шесть будет, не менее. На пушку берешь, Марк?

— Таков порядок, Сухорукий. — Марк вроде успокоился и перестал прощупывать Георгия на вшивость. — Ты как, на особняк будешь ходить?[49]

— Да, на особняк лучше, — ответил Георгий.

— Лады, — согласился Марк. — И помогальника, стало быть, тебе не надобно?

— Нет…

— А что надобно? — посмотрел на Жору Марк. — Волына нужна?

— И волына не надобна.

— А как списывать будешь? — немного удивленно глянул на собеседника Марк.

— А ты мне хошь «мокруху» поручить? — встретился со взглядом Марка Георгий.

— Так ты ж сам гейменником назвался. За ботало тебя никто не тянул…

— Мне без разницы — как горох по барабану, — заявил Георгий, не отводя взгляда от глаз Марка. — Лишь бы балабаны[50]добрые были да вовремя…

— Будет, Сухорукий, все будет, — немного туманно ответил Марк. — Но не по первому разу…

— Что, опять проверять будешь? — не сдержался Георгий.

— Нет. Просто спишешь одну курву. За ради общества. Уж больно пакостлив, сука. Стучит, как дятел. По его наколке Сеню Картуза взяли и Гвоздя, тоже гульных, как и ты. Так что он и тебе враг. Наказать его надо, дабы иным в науку пошло…

— Лады, согласен, — пожал плечами Георгий. — Наколку давай.

— Зовут Афанасием. Погоняло — Шмат. Баруля[51]у него имеется. Шмат к ней почти каженный вечер ходит. Мы ее «хазовку» уже накололи…

— И где ее «хаза»? — спросил Георгий.

— На Четвертой Мещанской во флигеле дома Пискуна, сразу за пересечением с Калмыковым переулком. Флигель на две квартиры, с отдельными входами. Одну квартиру занимает баруля Шмата, другую — какой-то чинуша с семьей. Сработаешь — новое дело получишь. Уже за бабки…

Марк что-то быстро черканул в амбарную книгу, закрыл ее и уставился на Георгия:

— Может, все же дать волыну?

— Не, — отмахнулся от предложения Марка Полянский. — Волына шумит шибко. Мне бы приправу[52]. Какую, я сам скажу.

— Лады. Обратись к Сиплому. Он тебе враз сварганит. Все, топай. Как исполнишь — приканывай, ожидать буду с нетерпением…

Георгий неспешно вышел из кабинета Марка, прошел мимо громилы, который на сей раз посторонился, и спустился по ступеням.

— Слышь, — обратился он к первому громиле, сидевшему внизу. — Сиплый — кто?

— А вон со шмарой у окошка за столиком ханку пьют, — указал громила квадратным подбородком в сторону стола у окна, где совершенно лысый мужик угощал водкой затасканную и уже крепко выпившую девицу.

Георгий кивнул и прошел к окну. На него в трактире уже никто не обращал внимания…

— Ты — Сиплый? — спросил он лысого.

— Ну, я, а ты что за хрен с горы? — просипел мужик.

— Мне приправа нужна, — не ответил на вопрос Сиплого Георгий. — Марк мигнул[53], что ты мне ее можешь устроить.

— Могу, — сказал Сиплый. — Но я занят, не ухлишь, что ли?

— Мне щас надо…

— Сгинь…

Георгий огляделся, подошел ближе и вдруг неожиданно обхватил ладонью затылок Сиплого и с силой наклонил к столу. Сиплый ударился лбом о стол и резко откинулся назад, к спинке стула. Из рассеченной кожи струйкой потекла кровь.

Кое-кто начал вставать, явно с желанием заступиться за Сиплого.

— Ша! — послышался голос Тереха. — Никому не мешаться. Пусть сами разбираются…

— Ты чо, сука?! — прохрипел Сиплый.

Жора снова неожиданно и сильно хряпнул Сиплого мордой о стол.

— Я тебе не сука, майданщик ты ветошный, я честный бродяга, — процедил он сквозь зубы. — А за «суку» я могу тебе ботало с корнем вырвать, — добавил он. — Хошь?

Сиплый молчал.

— Я тебя, падла, спрашиваю, хошь?

Сиплый едва заметно покачал головой: «нет». И прошептал:

— Ну, погоди…

— А что годить-то? — недобро ухмыльнулся Георгий. — Пошли в твои закрома, ты мне приправу выдашь и снова к своей шмаре возвернешься. А она тебя здесь погодит, верно, курва?

— Изыди… — У шмары уже едва шевелился язык.

— Ну, поканали? — приподнял за шкирятник Сиплого Жора.

— Грабки[54]убери, — пробурчал Сиплый, поднимаясь со стула, и обернулся к шмаре: — А тебе — тут сидеть!

— Да п-пошел ты…

Шмара попыталась подняться, но из этой затеи у нее ничего не вышло, и она, будто мешок, набитый требухой, расплылась на стуле…

— Как скажешь, Сиплый, — отпустил воротник рубахи Сиплого Жора. — Веди!

У Сиплого «хазовка» была недалече, в «Утюге» — доме Кулакова. Дом и правда походил на утюг и выходил своим тяжелым каменным носом на Хитровскую площадь. В отличие от алтынных и пятикопеечных ночлежников Сиплый имел в «Утюге» отдельную комнатку-нумер за двугривенный в сутки и считался среди постояльцев «Утюга» в большом авторитете.

Пройдя в нумер, он зашел за занавесь, разделяющую комнату на две половины: прихожую и непосредственно комнату, оставив Георгия в «прихожей». Пошурудив недолго за занавесью, вышел, неся в руках фанерный короб, наполненный кастетами, свинчаткой и прочим железным рухлом уличных громил.

— Вот. Выбирай, чо хошь..

— Добре, — присел на корточки Полянский и стал шарить в ящике. Наконец он поднялся, держа в руках свинцовый кастет с четырьмя отверстиями для пальцев и массивным упором, вкладываемым в ладонь. Посередине боевой внешней части кастета, промеж колец для пальцев, торчал продолговатый конусообразный шип размером в половину мизинца…