Читать книгу "Жизнь замечательных людей - Вячеслав Пьецух"

Таким образом, похоже на то, что в области зафизической, социальной, это не покой – смерть, это движение – смерть; а залог жизни – это как раз покой.

Между тем Соня Посиделкина расправилась с диваном и перешла к квадрату № 3, именно к подоконнику правого окна, заваленному разноцветными папками, записными книжками, множеством томов и томиков, среди которых возвышалась пишущая машинка фабрики «Рейнметалл». Поэт Махоркин наблюдал за ней, искоса глядя через плечо, и приятно удивлялся грации ее рук. Вот она аккуратно вынула оловянную вилку, которой был заложен томик Лессинга, пролистала книгу, изящно оттопырив оба мизинца, симпатичным движением вернула ее на место и заправила за просвечивающее ушко невесомую прядь волос; а он подумал, дескать, откуда только берется эта выверенность и плавность в каждом жесте, которые представляются до такой степени неземными, что легко заподозрить женщину в инопланетарном происхождении, не по Дарвину и уж точно не от ребра. Махоркин все наблюдал за Соней, наблюдал, и постепенно на душе у него становилось как-то щемительно и тепло.

Внезапно открылась дверь, и в комнату вошел мужчина средних лет и весьма неприятной внешности: у него были жидкие белесые волосы, спускавшиеся на плечи, мелкие, какие-то востренькие черты лица и ненормально широко посаженные глаза. Войдя, он сначала подозрительно посмотрел на Соню, потом, вопросительно, на Махоркина, и сказал:

– А вот и Вася Красовский, собственной персоной, хотите верьте, хотите нет.

– Позволь, – с едва скрываемым раздражением сказал Махоркин, – ты ведь сегодня утром уехал к себе домой...

– Уехал, да не доехал, – ответил гость. – Такое дело: попал я в милицию на Ярославском вокзале и в результате бесследно исчез рюкзак антоновских яблок, деньги, новая зажигалка и проездной.

– За что тебя повязали-то?

– Да все за то же. Вернее, по той причине, что деятельное христианство этой державе не по нутру.

– Должен вам сказать, – обратился Махоркин к Соне, – что третьего дня Вася решил жить и действовать по Христу.

– Не вижу в этом ничего юмористического, – строго сказал Красовский. – Действительно, сударыня, недавно я пришел к выводу, что современному человеку с душой и головным мозгом в рабочем состоянии остается только жить и действовать по Христу. Иначе совершенно невозможно сосуществовать с людьми, обществом и страной, потому что в сумме они дают сумасшедший дом. Вы меня спросите, почему сумасшедший дом? Отвечаю... Потому что этих нищих старушек развелось столько, что в метро войти нельзя, сердце разрывается на ходу. Потому что люди по пять часов стоят в очереди за водкой. Потому что демократические свободы, которыми мы бредили триста лет, на самом деле гроша ломаного не стоят. Потому что уже которые сутки в Москве стреляют средь бела дня...

– Кто стреляет? – спросил Махоркин.

– А хрен его знает, кто! Кто-то стреляет, даже отсюда слышно автоматную трескотню...

Все трое настороженно прислушались к внешним звукам, но пальбы было вроде бы не слыхать. Вася Красовский сел за стол, налил в Сонину чашку холодного чая и продолжил свой монолог:

– Так вот, сударыня, я долго думал, как бы навести гармонию, хотя бы и неполную, между сумасшедшей внешней жизнью и тем, что называется «мое я». Варианты были такие: самоубийство, пьянство до самозабвения, отшельничество (самое натуральное отшельничество, как в Средние века), эмиграция и тюрьма. А потом меня осенило – чего придумывать-то, когда все давно придумано, когда еще две тысячи лет тому назад было сказано: любите врагов наших и, если у тебя попросят рубашку, то отдай две...

– Послушай, – перебил гостя Махоркин, – ты случайно не брал мои лезвия для бритья?

Красовский странно на него посмотрел.

– Может быть, и брал, – после некоторой паузы молвил он. – Сейчас трудно сказать определенно, потому что менты меня обчистили до белья. Ну так вот: в конце концов я пришел к заключению, что в деятельном христианстве таится решение всех проблем. Недаром просто христианство, в теоретическом, так сказать, виде, ничего не смогло поделать с обществом и государством, потому что оно эгоистично в главном пункте – задаче личного спасения, потому что оно просто-напросто транквилизатор и анальгин. А деятельное христианство – это совсем другое дело, это мощный контрапункт всеобщему одичанию, это то, что дает мне право сознавать себя как действительно высшее существо. Они воруют, а я принципиально раздаю, они ненавидят, а я благожелательствую словом и делом, они коснеют в материализме, а я витаю с утра до вечера в облаках... Собственно говоря, этот самый контрапункт и наводит гармонию между сумасшедшей внешней жизнью и тем, что называется «мое я».

– Каким образом? – незаинтересованно справился Коля Махоркин, который по-прежнему перелистывал книгу за книгой, стоя у стеллажа.

– А вот каким: деятельный христианин ощущает себя инородным, но ключевым звеном системы, благодаря которому эта система только и может существовать. Чтобы было понятнее, предлагаю такую аллегорию: если добавить в формулу цианистого калия лишний элемент, то это будет уже не яд.

Махоркин пожал плечами. Соня Посиделкина слушала Красовского, слегка приоткрыв рот и скосив в его сторону хотя и опущенные, но заметно внимательные глаза.

– Я только не подозревал, что на пути деятельного христианства встречается столько глупых случайностей и препон. Вот купил я сегодня по дороге на Ярославский вокзал рюкзак антоновских яблок, встал у газетного киоска и начал раздавать яблоки алконавтам, беспризорным мальчишкам и босякам. Они же, бедняги, витаминов совсем не видят, у них вообще источник калорий – только водка, пиво, одеколон.

– Еще валокордин, – подсказала Соня.

– Вдруг подходит ко мне милиционер и говорит: «Здесь торговля запрещена». Я отвечаю, что яблоками отнюдь не торгую, а так раздаю, из гуманистических побуждений. Он: «Так ты еще будешь издеваться над органами правопорядка!» – хвать меня за шиворот и вперед. Я, конечно, не сопротивляюсь, иду смирно мимо ларьков, как по улице Делароза, заместо креста тащу на себе рюкзак. Из ментовки меня довольно скоро выпустили, но прежде конфисковали рюкзак с яблоками, деньги, новую зажигалку и проездной.

Коля Махоркин сказал:

– Я тебя еще когда предупреждал, что практическое христианство точно доведет тебя до беды. Видишь ли, всякая религия отзывается на параллель с Полярной звездой. Она бесконечно далека от нас и недостижима, то есть как будто ее и нет. Но знающие люди тем не менее по ней ориентируются в пути. Так и христианство: идеал малопонятен и недостижим, но все же люди ориентируются на заповеди Сына Божьего и придерживаются Нагорной нормы по мере сил.

Сказав эти слова, Махоркин вдруг поймал себя на том, что он не столько пикируется с Васей Красовским, сколько вещает для Сони Посиделкиной, и даже несколько рисуется перед ней. Это открытие его озадачило, и он спросил себя: к чему бы ему выставляться перед замарашкой, на которую было больно смотреть еще пару часов назад...