Читать книгу "Комната влюбленных - Стивен Кэрролл"

Тонкая полоска света падала ему на ноги через открытую дверь комнаты Йоши. Постепенно Волчок приходил в себя. Он вспомнил, как Момоко с неожиданной силой отшвырнула его прочь, вспомнил, как упал навзничь, как ударился затылком о стенку. То ли он просто отключился на мгновение, то ли действительно потерял сознание. Если да, то как долго длился обморок? Пару секунд? Несколько минут или, может быть, дольше? Сколько времени провалялся он тут у распахнутой двери? Сколько времени прошло с тех пор, как Момоко ушла? Волчок наклонился и попробовал застегнуть штаны. По полу были разбросаны фотографии, там же валялась разодранная оберточная бумага и поблескивала темной кожей пара новеньких американских ботинок. А что, если попробовать закрыть глаза и сосчитать до десяти? Не помогло. Он все так же сидел в той же самой комнате, привалившись к той же самой полке. Постепенно до Волчка стало доходить, что все это безумие на самом деле было. Он не пробудился от страшного сна, и память ему не изменяла. Как бывает во сне, только сон этот был явью.

Кто знает, может быть, дверь только что распахнулась. Может быть, Момоко еще там, на улице. А может быть, за сотни миль отсюда. Он дрожал от холода, не в силах пошевелиться, не в силах хоть что-нибудь предпринять, сидел, пока не догорели все свечи и комната погрузилась в призрачный полумрак. Тогда он встряхнулся, встал на ноги, распрямил спину и вышел на глазах у многочисленных обитателей дома.

На стук никто не отвечал, и Волчок открыл дверь своим ключом. На полу стоял чайник. Комод был пуст, исчезла висевшая на кресле одежда, в ящиках тоже ничего не было. Он внимательно осмотрел комнату. Исчезли многие вещи — туфли, платья, белье, но кое-что оставалось на месте. На двери все так же висел халат. Момоко явно спешила и успела прихватить лишь самое необходимое.

На комоде виднелись пятна пыли из-под унесенных безделушек, но акварели остались на стене. Под ними зиял опорожненный дубовый сундук. От писем не было и следа. Волчок упал в кресло и стал перебирать в уме места, куда она могла скрыться. И тут он увидел, что Момоко оставила куклу — его подарок. Раскрашенное кукольное личико невозмутимо глядело на него из-за сундука.

Осмотрев стеллажи, Волчок заметил, что большая часть книг не тронута, он недосчитался лишь пары томов. Вот дешевенькое карманное издание Джона Донна. Когда-то Момоко привезла его из Лондона. Волчок снял томик с полки, погладил переплет кончиками пальцев, неслышно твердя выученные в какой-то другой жизни строки. Ах, если бы только вернуть ту простую жизнь, вернуть того Волчка, ту Момоко, вернуть назад все то, что он собственными руками разрушил. Он зажмурился, силясь отогнать разбуженные поэзией образы. Когда-то это были его слова. Когда-то он сам был Джон Донн.

Внезапно Волчок швырнул книгу о стену, прислушался к тому, как эхо от удара затихло в пустой комнате. Потом встал, забрал куклу и, захлопнув за собой дверь, вышел на улицу. Момоко была где-то там, она должна быть где-то там.

По темной улице ехала армейская колонна. Солдаты сидели в грузовиках, в руках винтовки, каски блестят при лунном свете, ледяной ветер доносил до него их смех. Волчок брел не разбирая дороги, безразличный к холоду. Думал было вернуться в казарму, даже сел в трамвай, но выскочил у парка Синдзюку. Там было совсем тихо, водяные лилии безмятежно покачивались на поверхности залитого лунным светом пруда. Волчок пошел дальше, вглубь парка, и вскоре из темноты стали возникать фигуры дрожащих от холода девушек в легких цветастых платьях.

— Будет хорошо, солдатик, и недорого.

Он покачал головой. К двум девушкам подошли клиенты, взяли их под ручку и повели куда-то, угощая сигаретами и жевательной резинкой. Одна из проституток рассмеялась, и Волчку вдруг послышалось что-то знакомое в этом смехе, показалось, будто он ее уже видел. Компания остановилась покурить; девица стояла, выпуская в ночь клубы дыма и раскачиваясь взад-вперед на каблуках, так что очертания коленей и бедер отчетливо вырисовывались сквозь легкую юбку. Какая-то нелепая надежда толкнула Волчка вперед, и он подбежал к ней, как был, с куклой в руках. Чужое, наглое лицо. Девица смерила его презрительным взглядом и кинула на землю тлеющий окурок. Солдаты рявкнули, чтобы он шел своей дорогой, и Волчок поплелся прочь под глупое хихиканье уличных девок.

Однако до казармы он так и не доплелся, а всю ночь шатался по улицам, как лунатик, не понимая, где он и откуда пришел. Заглянул в ров перед императорским дворцом, там плавали все те же толстые рыбы и все так же высовывались из воды и тянулись к нему широко раскрытыми ртами. Как в той, другой, жизни… только тогда Момоко смотрела на них с моста и смеялась. А вот и бывшее здание страховой компании, ныне — штаб генерала Макартура, они проезжали мимо на автобусе с тем молоденьким солдатом, давным-давно, в самый первый день. Теперь на фронтоне светились гигантские буквы: «Счастливого Рождества!» Их электрическое сияние слепило глаза и бросало дрожащие отблески на темные воды императорского рва.

«Это не конец света», — уговаривал себя Волчок. Рано или поздно можно будет объяснить эту историю особым напряжением душевных сил, которое всегда испытывают влюбленные, и утопить ее в потоке страсти. Ведь все это случилось от избытка любви. Любви безнадежной, запутанной, родившейся в сердце, которое любило слишком неистово, но все равно любило!.. Любви столь же сильной и неукротимой, сколь и одолевшая ее ревность. Теперь они не будут темнить, не будут мучить друг друга этим страшным молчанием. Больше никогда. Они начнут с чистого листа. Как и вся страна.

Волчок беззвучно шептал эти слова, хотя и знал в глубине души, что они лишены смысла. Не только эти слова. С некоторых пор все его слова потеряли смысл. Был ясный и холодный зимний вечер, колючий ветер дул в спину. Волчок глядел на рождественские огни, а перед внутренним взором его проносились воспоминания и впечатления от пережитого, запрятанные куда-то глубоко обрывки сознания. Они кружились в бешеном водовороте, принимали причудливые, невиданные формы, будто кадры внезапно размотавшейся у него в голове киноленты. Хищно рыскающие но улицам американские солдаты, дрожащие от ночного холода проститутки, темные парки столицы, выгоревшие дотла кварталы, лунные предместья, оборванные воины поверженной империи, грызущиеся над окурками победоносных стражей «нового порядка», чумазые ребятишки, тошнотворно-сладкая жевательная резинка, пыль, грязь и смерть. И так кадр за кадром, образ за образом, непрекращающийся сеанс в опустевшем кинотеатре. И Момоко так же неотступно смотрела на него своими пустыми глазами: А ты такой же. Волчку даже чудилось, будто холодный зимний ветер веет на него ее запахом, и он метался по улице, уверенный в ее близости. Так он и бегал кругами, преследуя неуловимый аромат, а потом вдруг замер на месте и поднес к носу лацкан своей шинели. Момоко всегда прижималась щекой к его груди, и ткань пропиталась запахом духов.

В ночи прогудел одинокий клаксон, рикша в военной фуражке медленно провез мимо пьяного американского солдата. Проходили и уходили люди с выдохшимися лицами, усталыми, пустыми глазами, сломленные войной и сбитые с толку новым миром. Где-то там, далеко в ночи, пляшут стриптизерши и крутятся американские фильмы, а тем временем целые семьи ютятся по ночам на станциях подземки, находя там, под землей, единственное безопасное и теплое прибежище.