Читать книгу "Люси Краун - Ирвин Шоу"

Оливер встал, решив наконец идти спать. Он выключил свет и поднялся наверх в спальню, которую всегда делил с Люси. Это была довольно большая комната с широким окном на всю стену, из которого была видна листва дубов, растущих внизу на улице. Оливер каждое утро застилал постель так, чтобы вечерние приготовления ко сну не занимали много времени. Комната была аккуратнее, чем когда здесь хозяйничала Люси, и именно поэтому она и казалась Оливеру чужой и неестественной.

Люси всегда оставляла на туалетном столике свой набор с серебряными ручками, и начав в одиночестве убирать дом, Оливер первым делом разложил все эти мелочи — щетки, расчески, пилочки для ногтей, зеркальце с резной ручкой — в строгом геометрическом порядке на стеклянной поверхности столика. Теперь это было похоже на витрину магазина, хозяин которого не отличался особым воображением. Оливер подошел к столу и взял в руки зеркальце. Оно было довольно тяжелое, и серебряная ручка отдавала холодом металла, и сразу вспомнились минуты, когда он не сводил глаз с жены, которая собираясь в гости, держала перед собой это зеркальце и, повернув голову, рассматривала прическу, мягкими женственными движениями поправляя непослушные пряди. Он вспоминал то, что испытывал в эти мгновения. Это было смешанное чувство нежности и раздражения. Он одновременно восхищался ее красотой и негодовал, что она так долго возится и заставляет их всякий раз опаздывать, при этом ничего не меняя этими нерешительными медлительными движениями руки.

Оливер небрежно опустил зеркальце, нарушив педантичный порядок на столике. Выключив лампу, он еще долго сидел в темноте на краю кровати. Сдержана, предана, неприхотлива, снова перечислял он про себя. Это я так думал. Шекспир, несомненно, был бы совсем другого мнения. А она как оценивала себя? Лежа с ним в одной постели все эти годы она затаившись, выжидала и насмехалась над его наивностью, у нее были совсем иные ценности, и закрыв глаза, она отворачивалась от него в этой самой постели, эта изворотливая упрямая обитательница похотливой планеты.

Будь я другим человеком, устало думал он, не раздеваясь сидя на краю кровати в темной комнате, я бы не сидел здесь в одиночестве, страдая и мучаясь. Я бы запил или нашел другую женщину, или то и другое одновременно. И тогда, насытившийся и раскрепощенный, я бы безболезненно пришел к какому-то решению. На мгновение его захватила мысль сесть в машину и поехать в Нью-Йорк, поселиться там в гостинице. Женщины в большом городе не проблема, он и сам знал парочку таких, которые давно намекали, что ему стоит только поманить пальцем. Но не успела мысль рассеяться в его голове, он уже понял, что не сделает этого. Он никому не станет звонить, и вообще вряд ли его удовлетворит близость с какой-либо другой женщиной. Будучи страстным мужчиной и осознавая при этом, что превосходит в этом многих мужчин своего возраста, он до сих пор все отдавал ей. Вот что значит быть верным мужем, грустно подумал Оливер.

Она необходима.

Что за проклятое лето! Это была его последняя мысль перед тем, как встать, раздеться не зажигая света и лечь в постель.

На следующее утро Оливер нашел в почтовом ящике письмо от Люси. Он уже выходил из дома, когда пришел почтальон. Остановившись у двери дома, Оливер окунулся в теплые лучи утреннего солнца. Он вертел конверт в руках, болезненно ощущая текущую вокруг утреннюю жизнь — соседей собирающихся на работу, прощающихся с детьми, торопящихся на поезда и автобусы, семенящих через зеленые лужайки. Оливер отметил про себя, что на фоне деревьев и цветов таких ярких в это солнечное утро люди, казалось, уже несут на себе отпечаток серости ждущих их контор и фабрик.

Оливер не сразу осмелился открыть письмо. Он разглядывал знакомую надпись на конверте — нестройные детские буквы, которые, казалось, не всегда подчинялись руке и которые часто трудно было прочитать. Где-то он слышал, что почерк с уклоном влево говорил о сдержанности, лицемерии и неудовлетворенности собой. Он так и не мог припомнить, откуда это. Может, речь шла совсем о другом почерке и он просто перепутал. Когда-нибудь он найдет какую-то книгу на эту тему проверит.

Он вскрыл конверт и начал читать. Послание было коротким и без всяких извинений. Она только сообщала ему, что уходит от него, потому что дальнейшая жизнь в одном доме с ним и Тони кажется ей невыносимой. И подпись — без всяких там «С любовью». Просто «Люси».

И ни слова о Тони, ни одного вопроса о том, что решил он сам, никаких сомнений или предложений. Никогда раньше она не писала подобных писем. И если бы не почерк, он ни за что бы не поверил, что писала Люси.

В тот же день он позвонил Сэму Петтерсону и пригласил его на ужин. Что ему очень нравилось в Сэме, — это то, что с ним в любой момент можно было встретиться с глазу на глаз. Сэму только нужно было предупредить жену, что он не будет ужинать дома, и вопрос был решен. Может, Сэм знает какой-то секрет, может, именно он может рассказать ему что-то о семейной жизни.

Они ужинали в гостинице, взяв бутылку вина. Оливер ел с наслаждением и аппетитом после десяти дней самостоятельного ведения хозяйства. За едой они непринужденно болтали на своем полном недомолвок и сокращений языке, который обычно является результатом многолетней дружбы. И только когда стол был убран и подали кофе, Оливер сказал:

— Сэм, я пригласил тебя на этот ужин, потому что мне нужен твой совет. У меня неприятности, мне нужно принять важное решение и ты, наверное, можешь помочь мне… После этого не спеша отпивая кофе и не глядя на Петтерсона, Оливер рассказал ему все с самого начала — с того самого телефонного звонка Тони, — свой приезд на озеро, состояние ребенка, поведение Люси, наотрез отрицающей обвинения сына, признание Баннера, ну в общем все подробности этой драмы.

Оливер четко и размеренно произносил слова, методично излагая Петтерсону факты без всяких эмоций и оценок, как главный свидетель, дающий показания после аварии, как доктор, описывающий симптомы загадочной болезни специалисту, к которому обращается за консультацией.

Петтерсон слушал внимательно, лицо его было непроницаемо. Про себя он думал, что никогда еще ему не доводилось встречать человека, так педантично и скурпулезно продуманно излагающего такой драматичный период своей жизни. Оливер говорил о любви, желании и измене как докладчик на историческом семинаре по истории восемнадцатого века. И при этом Петтерсон, бесстрастно слушающий друга, вдруг почувствовал острый укол ревности при мысли о том, что если уже Люси в конце концов, выбрала кого-то, почему не его.

И ко всему этому примешивалось ощущение легкого удовлетворения. Оливер, который никогда не обращался ни к кому за советом, Оливер, самый самостоятельный и скрытый из его друзей, обращается к нему за помощью в момент терзаний и раздумий. Это придавало Петтерсону сознание собственной значимости, какого ему еще не доводилось испытывать в присутствии Оливера. И в то же время это откровение порождало совершенно новое чувство любви и сострадания к другу. Петтерсон отметил про себя, что никакая дружба не может считаться полноценной, пока друг не обратится к тебе за помощью в трудную минуту.

Сидя в укромном углу ресторана, вдали от других посетителей, Петтерсон внимательно вслушивался в размеренный и четкий голос Оливера. Он хотел и сам все разложить по полочкам, как будто стоял на пороге своей операционной, где малейшее сомнение или непонимание могут разделять жизнь и смерь; это был еще один случай, когда нельзя было ошибиться.