Читать книгу "Ловушка горше смерти - Светлана Климова"

И сейчас же почувствовал, что один в комнате. Один, но не одинок. Все было как прежде — книги, гладкие молочно-серые стены, акварельный набросок Шагала на плохой бумаге, пейзаж маслом с облаками в черно-золотой раме, холодное дерево подлокотника под ладонью. В теле на мгновение возникла болезненная суета, словно оно сопротивлялось чему-то, и сейчас же невидимая мембрана, отделявшая его существо от мира, беззвучно лопнула и в поле зрения поплыл густой светящийся мазок голубизны. Сердце билось ровно, и все чувства оставались ясными.

То, что Марк увидел дальше, оказалось гораздо более странным, чем он мог представить. Осторожно и бережно чей-то жемчужный голос попробовал ноту — и тут же рассыпался в воздухе цветными лепестками, затем собрался и потек, как густеющий расплавленный металл. С невероятной простотой и достоверностью мир превратился в сверкающий, запутанный, как вязь цветных арабесок, дворец, где каждый изгиб мотива и завиток пространства захлестывали разум бессловесным восторгом. В то же время Марк понимал, что все, открывшееся ему, — это он сам, и реальность этой тайны, где одновременно сосуществовали в ином измерении его детство, юность и сегодняшний день, оставляла ощущение чуда.

Он словно обнаружил в себе затерянный континент, и этот континент был населен. Здесь было множество детей, он сразу догадался, что это дети, хотя эти существа походили на земных детей не больше, чем живые цветы на их двухмерное изображение. И они все время менялись, так что почти невозможно было уследить за этой чередой образов. Что это было? Магическая проекция начала новой жизни или весть из тех областей, которые мы в ослеплении своем наивно называем смертью?

Он не знал, да и времени оставалось немного, — он уже видел вдали выход, пустой проем, открывающийся в пустоту, полную серых звезд.

Голос позвал его, и он почувствовал, что больше не в силах противостоять течению… В ту же секунду все кончилось.

Рита дремала напротив, уронив голову и разбросав острые колени. Ее юбка вздернулась, обнажив измятые кружевца белья и жесткую, ранящую глаз белизну внутренней стороны бедра. Марк невольно отвел взгляд и наткнулся на набросок Шагала. Теперь он не был для него загадкой. Все его тело еще отзывалось смутным гулом, словно через него продолжал течь поток неизвестной энергии.

Марк встал и распахнул окно, впуская ночь в дом. Теперь он знал доподлинно, что было отнято у человека в Раю, но знал также, что это было сделано справедливо.

Рита пошевелилась и слабо застонала.

— Ты в порядке? — спросил Марк. — Хочешь воды? Она покачала головой, с трудом приподняв веки.

— Не надо было мне пить. Все в норме, только ужасная слабость. Если позволишь, я останусь у тебя. Извини. Марк пожал плечами:

— Может быть, все-таки отвезти тебя домой?

— Там пусто, — сказала Рита. — И страшно. Не гони меня, Марк, если можешь.

Они легли порознь, но перед рассветом она все-таки пришла к нему, и он проделал с ней все, что казалось ей столь необходимым и важным, все время ощущая грубую вещественность ее ухоженной кожи, тяжелый запах плотской влаги и несвежесть дыхания этой женщины. Когда она застонала, а потом взвизгнула, хватая темноту разинутым ртом и изгибаясь в мучительном спазме, Марк отвернулся, касаясь лбом холодной стены, перед ним плавало в темноте текучее, как вода, лицо существа из его галлюцинации, и негромко проговорил:

— Я хочу ребенка. — Голос его звучал совершенно ровно, словно он обращался к одному себе. — Мальчика. Я назову его Марком.

Рита приподнялась. В колеблющемся, как бы мигающем полусвете отчетливо обозначились ее сильная, высоко вздернутая грудь с черными метинами сосков, впалый живот.

— Хорошо. Я готова. В моем возрасте это уже трудно, но если ты хочешь… пусть…

— При чем тут ты? — с горечью сказал Марк. — Мне нужен сын — и никто больше. Женщины — это чудовищно.

В Туле, в вокзальном ресторане, не оказалось никакой воды, кроме вошедшей в моду после Олимпиады фанты — отвратительного концентрата, разбавленного воняющей хлором жидкостью из-под крана. Марк отодвинул полусъедобный лангет с сухим рисом и вялыми ломтиками огурца с дырой посередине и через весь зал направился куда-то в недра заведения.

Адвокат Дмитрий Константинович лениво поковырял в своем никелированном корытце и бросил вилку, принявшись катать шарик из непропеченного хлебного мякиша. Возвратиться в Москву электричкой Марк наотрез отказался, и теперь они ждали проходящего скорого, коротая время за столиком. Ресторан в этот полуденный час был почти пуст, неряхи официантки чесали языками, сбившись кучкой у бара, у окна одиноко клевал носом ранний пьяный, не замечая, что локоть его покоится в фаянсовой салатнице с остатками майонеза.

Марк вернулся, неся за горлышки потные бутылки боржоми.

— Ты всегда ездишь в Серпухов через Тулу? — спросил Дмитрий Константинович. — Странный маршрут. Несколько шизоидный. Это необходимо?

— Прижилось, — отвечал Марк, усаживаясь и срывая крышки с бутылок. — Пей. Это нейтрализует последствия здешней кухни… Сначала было необходимо. Я соблюдал чрезвычайную осторожность. А сейчас стало привычкой. Или ритуалом, если больше нравится. Когда случается ехать напрямую, начинаю испытывать беспокойство.

— Почему ты не согласился, чтобы я тебя отвез?

— Ты сам видел. Посторонние на машине в Дракине… Как бы тебе сказать… Допустим, если бы я въехал на стогометалке в Боровицкие ворота…

Адвокат наклонился, подставляя под стакан розовую мягкую ладонь.

Впервые за последние годы Марк позвал его взглянуть на то, что именовал «основным фондом», и до сих пор Дмитрий Константинович не мог опомниться.

Насколько он понимал в живописи, его приятель обладал уникальным собранием маленьких шедевров, отмеченным безукоризненным вкусом и выстроенным в соответствии с известным одному владельцу сюжетом. Особняком стояло «Испытание огнем», но и оно, несмотря на свою очевидную древность и полную противоположность русской школе первой трети двадцатого столетия, каким-то образом вписывалось в концепцию собрания, паря над ним, как чужая суровая птица в подмосковных небесах. Подлинность картины не вызывала сомнений, зрелость мастера и блеск его техники — также. Таким вещам место в лучших музеях Европы, а значит, и стоимость их исчисляется сотнями тысяч. Но то в Европе. Впрочем, и здесь Марк мог позволить себе многое, ибо его страсть-ремесло приносила хорошую прибыль. Кое в чем адвокат принимал участие сам и вполне мог прикинуть доходы приятеля. Марк действовал чисто, ответственно, мгновенно ориентировался и всегда стремился свести риск к минимуму. И тем не менее все это было зыбко и недолговечно.

Двумя-тремя точными движениями Дмитрий Константинович смял шарик мякиша, отщипнув лишнее, чего-то коснулся ногтем мизинца — и на свет глянула бровастая косоротая физиономия. Казалось, вот-вот, как с экрана телевизора, донесется гнусавый, с инсультной кашей во рту, старческий баритон.

Марк кивнул и повел углом рта.